Кэти Макгэрри - Эхо между нами

Сильвия благоговейно берет бумаги, и Мигель обнимает ее за плечи.

– Давай дадим им немного времени. – Мигель смотрит мне прямо в глаза. – Когда вы закончите, не дай ему уйти без меня.

– Ладно, – говорю я. Они уходят, и я обращаю на Сойера все свое внимание. – Ты им сказал.

– Я больше не буду молчать о маме.

– Я так и думала, но это не то, что я имею в виду. Ты же сказал им, что прыгаешь.

Неуверенный в себе, Сойер засовывает руки в карманы.

– Мне показалось, что это было правильно. Если я сдаю маму, то, наверное, должен сдаться и сам.

Я провожу пальцами по его запястьям и вытягиваю его руки из карманов. Он подчиняется и притягивает меня к себе, чтобы обнять. В тот момент, когда кладу голову ему на грудь и чувствую его сильные руки вокруг себя, я закрываю глаза. Весь стресс, напряжение, страх, запертый внутри меня, улетучиваются, и я хочу, чтобы мы могли остаться так навсегда.

Сойер целует меня в голову и прижимается ко мне щекой. Его длинный вздох говорит мне, что он тоже искал покоя, и, по крайней мере, на эти короткие несколько минут он его нашел. Сойер снова вздыхает, но на этот раз с тяжестью. Я неохотно отстраняюсь, и он берет мои руки в свои.

– Что же случилось? – спрашиваю я.

– Я сцепился с мамой на глазах у всех ее друзей в доме Сильвии.

Мои брови поднимаются вверх.

– Вау.

– Действуй по-крупному или сдавайся, так? – Он пытается улыбнуться, но у него ничего не получается.

– Ну, и как все прошло?

– Плохо. Настолько плохо, что я не уверен, простит ли она меня.

– Она простит, – говорю я, но не знаю, правда ли это.

Я надеюсь, что это станет катализатором для нее, чтобы она захотела получить помощь, но я также знаю, что отстойная часть свободной воли заключается в том, что мы не всегда выбираем мудро.

– И что теперь будет?

Сойер пожимает одним плечом.

– Я позвонил отцу и сказал, что мы с Люси приедем сегодня вечером и что у нас с мамой проблемы.

– И как он это воспринял?

– Я не оставил ему особого выбора, но он вроде бы не против, – в его голосе слышно беспокойство. – У него было много вопросов, но я сказал ему, что ничего не скажу, пока мы не доберемся до него.

Я смотрю в пол. Как будто подо мной разверзлась дыра, и я падаю. Сойер делает то, что нужно, и мне ненавистно, какие последствия это будет иметь для меня. Он уезжает и сам не знает, надолго ли, но, насколько я понимаю, он уезжает навсегда.

Это то, что люди делают, когда покидают этот город, – они не оглядываются.

Я делаю глубокий вдох и с усилием поднимаю голову.

– Ты все делаешь правильно.

– Надеюсь, что так. Ничего из этого не кажется хорошим, так что, возможно, это означает, что я на правильном пути. Бог свидетель, я слишком долго занимался тем, что радовал других, и это не принесло мне ничего хорошего.

Я наклоняюсь вперед и толкаю его в плечо.

– А как же я?

Сойер улыбается настоящей улыбкой, той, что касается его глаз.

– Ты была одной из самых трудных задач в моей жизни. Я ждал, что ты повернешь направо, а ты становилась на руки, возвращаясь назад. Под твоей фотографией в выпускном альбоме должно быть написано «непредсказуемая».

Мы вместе смеемся, а потом он отпускает одну из моих рук, чтобы обхватить мое лицо.

– Я так сильно люблю тебя.

– Я тебя тоже, – шепчу я, чувствуя, как мое сердце разрывается на части. Он уходит, и как только он уйдет, то отпустит меня.

Сойер наклоняется вперед, прижимается губами к моим губам, и мое сердце трепещет в диком ритме. Оно бьется так сильно, что у меня кружится голова, и кажется, будто я плыву по воздуху. Я нахожусь в самом счастливом месте, в котором когда-либо буду.

Он прижимается своим лбом к моему.

– Я закончил читать дневник Эвелин.

– И что ты думаешь?

– Когда я начинал, то думал, что там будет только уныние и смерть. Ей поставили угрожающий жизни диагноз, но сначала она еще была полна энергии, рвущейся со страниц девника. Затем ее охватила тоска по дому, и ей стало грустно. Но в целом она была счастлива.

Удивленная его ответом, я немного отступаю назад и встречаюсь с ним взглядом.

– Так оно и было.

– Это заставляет меня взглянуть на это место по-другому. – Сойер осматривает стены.

– Согласна. – Для меня старая туберкулезная больница была загадкой, но не такой, в которую верит большинство людей. – Интересно, сколько людей, которые остались здесь лечиться, тоже впервые поцеловались, встретили любовь всей своей жизни, завели лучших друзей и иногда смеялись? Все люди зацикливаются на плохих вещах. Да, люди умирали, но были те, кто пытался жить полноценной жизнью, пока находился здесь. Были люди, которые поправились настолько, чтобы уехать и жить своей жизнью далеко отсюда. Мы так много говорили об отголосках воспоминаний и о том, что все они плохие. Заставляет задуматься, есть ли хорошие отголоски. Несомненно, хорошие должны быть сильнее плохих.

Сойер отпускает меня, подходит к большому оконному проему и заглядывает внутрь.

– Я много думал в последнее время: обо мне, маме, Люси и папе, о том, чего все от меня хотят, и о себе как о наркомане, и о том, что мне нужно измениться. До недавнего времени я никогда не думал о себе как о помощнике, но это так. Я потратил годы, сгибаясь и изгибаясь, чтобы сделать людей счастливыми. Сначала папу после развода, потом маму, потом Люси, а потом учителей, друзей и тренеров. Я лишь однажды чувствовал себя самим собой, а не тенью того человека, который, как я думал, нужен людям. И это было с тобой.

После этого Сойер смотрит на меня, любовь и печаль на его лице настолько сильны, что я борюсь, чтобы не заплакать.

– Мне нравится то, как ты живешь, – говорит Сойер, но в его словах есть что-то такое, отчего мне кажется, что он вот-вот скажет что-то тяжелое. Что-то нехорошее.

Я моргаю, потому что Глори сказала, что я не живу. Она сказала, что я медленно умираю.

– Быть рядом с тобой – это именно то, что мне нужно, – говорит он. – Видеть, как ты живешь своей жизнью, даже если мир указывает тебе, что это неправильно, придало мне смелости. Это помогло мне увидеть, что я помогаю близким мне людям, потому что хочу сделать их всех счастливыми в данный момент, а не делать то, что лучше для меня или для них.

Мне кажется, что мы с Сойером стоим на краю обрыва, но вместо того, чтобы вдвоем отойти от края, как будто качаемся, и один из нас в любой момент может упасть. Тошнотворное колебание в животе предупреждает, что это могу быть я.

– Ты как-то спросила меня, верю ли я в то, что призраки реальны и существуют ли отголоски воспоминаний.

– Да, я спрашивала, – шепчу я.

– Я не верил, но теперь изменил свое мнение.

Я задерживаю дыхание, ожидая падения.

– Уже много лет я принимаю одни и те же проклятые решения, основываясь на одном и том же проклятом моменте. На папиной просьбе, чтобы я жил с мамой, на бремени ответственности на моих плечах и маминых слез по ночам. Мне было одиннадцать лет, и это воспоминание преследовало меня каждую секунду каждого дня. Кто знает, может быть, шалфей действительно сработал и изгнал и моих призраков. Я больше не позволю ничему такому произойти. Никакой призрак, никакие отголоски больше не будут контролировать мои решения. Я буду думать о своих интересах и интересах тех, кто мне дорог, даже если эти решения не сделают их счастливыми.