Силвиу Абреу - Беллисима

Габриеле казалось, что она не дышит. Каких трудов стоило ей держаться непринужденно!

—Единственный в этом году диплом с отличием вручается нашей лучшей студентке Габриеле Грубер.

Наконец напряжение последних минут спало, и Габриеле захотелось плакать. Она шла к кафедре, но ног под собой не чуяла. Вокруг хлопали в ладоши, поздравляли ее — все звуки сливались в счастливую музыку. Впервые она узнала, что такое успех, настоящая удача. Будущее рисовалось ей в самых радужных красках. Теперь, с дипломом и рекомендациями колледжа, ее возьмут в любой престижный Дом моделей. Такова была традиция.

Когда она повернулась лицом к залу, прижимая к груди диплом, ей бросилось в глаза счастливое лицо матери. Габриела родилась в самом бедном столичном квартале и училась на медные гроши. Свою мать, портниху–надомницу, она помнила склоненной над швейной машиной и днем и ночью. Марисоль чтобы помогать семье свести концы с концами, работала по ночам в баре. Учеба стоила недешево, и теперь она прежде всего вернет им долги. Марисоль больше не будет работать по ночам, матери она не позволит слепнуть за машинкой.

— Я так взволнована, — начала она, наконец обретя дар речи. — Этот диплом сегодня получаю не только я, его получает вся моя семья, и родные, и друзья, которым я обязана всем.

Поначалу никто не обратил внимания на странные звуки, доносившиеся с улицы: кто–то бил в барабан, терзал скрипку, дудел в трубу. Эту какофонию никому бы и в голову не пришло назвать музыкой. Тем не менее чей–то пьяный голос пытался напевать под эти дикие звуки. Впрочем, и пением это мог бы назвать только тот, кому еще в детстве медведь наступил на ухо.

Прошла минута, другая, звуки приближались. К ним прибавились увещевания служителей, пытавшихся вразумить непрошеных певцов и музыкантов. И вот, когда Габриела уже направилась к родным с драгоценным дипломом, дверь распахнулась и на пороге во всей своей красе предстал ее отчим Рамиро, растерзанный, взлохмаченный, сильно навеселе. За ним ввалились его дружки еще более неприглядного вида с какими–то убогими музыкальными инструментами.

— Здорово, Габи! — заорал с порога Рамиро. — Она мне как родная, я ее вырастил, воспитал, она мне как дочь, — объявил он присутствующим, орудуя локтями и пробираясь прямо к кафедре. — Будем веселиться по такому поводу, я и музыкантов привел.

От неожиданности зал онемел. Щеки бедной Габриелы покрылись пунцовой краской. Неизвестно, как долго продолжалась бы эта немая сцена и растерянность, если бы не решительность Артуро. Артуро, по общему мнению, был хорошим полицейским. Он даже в нерабочее время не мог пройти мимо уличного хулиганства или какого–нибудь беспорядка.

—Убирайся отсюда! — решительно вытолкал он Рамиро за дверь. — Я бы набил тебе морду прямо здесь, да Консуэло жалко. Вон отсюда, подонок!

—Это тебе так не пройдет, я пойду жаловаться в участок! — грозился Рамиро.

Мгновенно были выдворены и «музыканты», требовавшие за труды четыре тысячи боливаров. Вместо четырех тысяч Артуро предложил им три месяца тюрьмы и штраф за нарушение общественного спокойствия. Музыканты предложение обдумали — и исчезли. Спокойствие было восстановлено. Но Габриела так и не смогла прийти в себя от потрясения, ее мучил стыд перед преподавателями и однокурсниками за своего пьяницу–отчима. Первый большой праздник в ее жизни был безнадежно испорчен.

Но неприятности для нее вовсе не закончились скандалом в колледже. Дома их поджидал Рамиро и с порога завопил:

—Я хозяин в этом доме, понятно, и требую уважения! Уважать надо хозяина! А эта полицейская ищейка что здесь делает, пускай идет к себе!

—Папочка, дорогой мой, может быть, ты пойдешь спать, — увещевала супруга Консуэло, но увещеваниям он давно не поддавался. Рамиро желал принять участие в празднике и требовал уважения.

Он с каждым днем становится все более невыносимым. Выпив свою ежедневную порцию спиртного, становился буйным, капризным и драчливым. Дочери требовали от Консуэло прогнать его, но Консуэло и слышать ничего не хотела.

— Он человек неплохой, только пьет много, — неуверенно твердила она. — К тому же вам, девочки, этого не понять: без мужчины в доме трудно.

Семейство уже сидело за столом, и Консуэло подавала праздничный ужин и свое коронное блюдо — свинину с овощами, а Рамиро все не унимался.

— Пускай этот полицейский убирается, не хочу его видеть! Кто здесь хозяин?!

—Из этого дома уйдете вы, а не он, вы! — вскипела Габи. — Мама, сколько можно терпеть его!

—Ого, наша выпускница уже показывает коготки. Она хочет выгнать меня из собственного дома, эта долговязая! — разозлился Рамиро. — Я тебе сейчас такую оплеуху закачу!

И перегнувшись через стол, Рамиро тут же выполнил свое обещание — влепил падчерице звонкую затрещину. Все произошло так неожиданно, что никто не успел ему помешать. Габриела сидела, помертвев от унижения, возле нее хлопотали сестры и мать, а Артуро уже решительно направился к обидчику. Легко приподняв грузного, оплывшего Рамиро, он зловеще приговаривал:

— Нельзя бить женщин, а Габи тем более, больше ты никого здесь пальцем не тронешь, свинья!

Он резким движением бросил Рамиро на пол. Тот тяжело рухнул, увлекая за собой стулья, салфетку с тарелками. Грохот, звон посуды, крики женщин и плач Йоли сопровождали его сокрушительное падение. Распластавшись на полу, Рамиро вдруг замер, то ли притворяясь бесчувственным, то ли в самом деле ударившись затылком о край стула.

Консуэло, минуту назад хлопотавшая возле своей обожаемой Габриелы, вдруг с криком бросилась к распростертому мужу, запричитала над ним, как безутешная вдовица над телом горячо любимого супруга:

— Рамиро, папуля, любовь моя, очнись! Что вы наделали! А ты приходишь в наш дом и так обращаешься с моим мужем! — вдруг набросилась она на Артуро. — Уходи, немедленно уходи отсюда.

Консуэло была вне себя от горя и осталась глуха и к упрекам дочерей, и к разумным доводам Артуро:

—Сеньора, в чем я виноват? Разве не это животное только что ударило вашу дочь? Или это был дух святой?

—Это наше семейное дело, оно тебя не касается, ты здесь лишний, — в сердцах выговаривала она Артуро.

Между тем Рамиро быстро очнулся и, злобно отталкивая жену, посылал на голову обидчика самые страшные проклятия и угрозы завтра же отобрать у него жетон полицейского и отправить в тюрьму. Удрученному Артуро ничего не оставалось, как уйти, но, услышав проклятия ожившего Рамиро, он вернулся от двери и склонился над все еще распростертым телом, пообещав лишить его жизни, если он когда–нибудь ударит женщину, особенно Габи. В доказательство Артуро поднес к его носу свой внушительный кулак. Консуэло снова запричитала, умоляя его уйти, Рамиро изрыгнул новый поток ругательств и проклятий. Артуро наконец удалился. Но и после его ухода Рамиро не угомонился, и в семье не воцарилось мира и согласия.