Мариана Запата - От Лукова с любовью [litres]

– Но мы так упорно работали…

– Фрикаделька, это не имеет значения.

Я вздохнула, вспомнив о том, сколько мы упускаем времени из одного-единственного года, который должны были быть вместе. Восемь недель впустую, тогда как я должна была быть рядом с мужчиной, который значил для меня все. Пока он не уйдет к кому-то другому, а я останусь одна, и стану властелином своей судьбы [40] Аллюзия на стихотворение Эрнста Хенли «Непокоренный». , или как это там, черт побери, называется.

Я опустила голову.

– Не начинай. Всего два месяца, и все будет прекрасно. Для нас это легко. Очень легко. – Он прижал свои розовые губы, похожие на теплую сладкую вату, к моим, как будто бы делал это уже тысячу раз и сделал бы еще тысячу раз. – Если кто-то и может восстановиться за шесть недель, то это ты.

Да, я. Конечно, я. Но тогда я не смогла произнести ни слова, пристально глядя в его глаза, когда наши лица разделяла всего пара сантиметров. Я смогла только кивнуть. И, выждав секунду, ну, пусть пять, я сказала:

– Мы победим.

Его глаза заблестели еще ярче, когда он решительно заявил:

– Ты права, черт бы тебя побрал, мы победим. – Он так быстро и так крепко прижал свои губы к моим, что у меня не было никакой возможности воспротивиться до тех пор, пока он слегка не отстранился и не сказал: – Если я должен это сделать, я верну тебя на лед, Джесмин. Клянусь жизнью.

То, как он произнес эти слова, заставило меня внутренне содрогнуться. Возможно, это была убежденность. Возможно, злость. Страсть. На самом деле он не оставлял мне никакой возможности не сделать то, о чем он говорил.

Впрочем, главное, что это было совершенно новое ощущение.

Я любила его.

Я так сильно любила этого мужчину, что потерять его значило разбить мое холодное, омертвевшее сердце на мелкие кусочки, которые я как раз собиралась засунуть в ту же коробочку, где хранились мои мечты, и вечно повсюду носить ее с собой.

Я не хотела, чтобы кто-то трепал меня по щеке и говорил, что все будет хорошо. Я хотела этого мужчину, который никогда не стал бы терпеть унижений от меня, который никогда не позволил бы мне уйти и который, как мне казалось, никогда не покинул бы меня. Никогда. Даже если бы я стала вопить, брыкаться, даже если бы я сказала ему, чтобы он пошел куда подальше.

Это был мой партнер. Это был больше, чем партнер. Это была моя вторая половина.

И единственное, чем я могла отблагодарить его за тот подарок, который он мне сделал, за то, что он считал меня непобедимой, была моя уверенность в победе.

Я бы отдала ему все, что ему больше всего хотелось от меня.

Я бы отдала ему всю себя к чертовой матери.

Если бы я могла передать то, что происходило в следующие четыре недели своей жизни, одним разговором беседой, она выглядела бы так:

Иван: – Сиди спокойно.

Я: – Нет.

Иван: – Я никогда не оставлю тебя одну. Опусти свою упрямую задницу, и я принесу тебе все, что ты пожелаешь.

Я была вполне уверена, что мне не послышались слова, слетевшие с прелестных губ моего врача, но мне нужно было знать наверняка.

– То есть… мне разрешено снова кататься на коньках? – спросила я ее. Потому что я должна была удостовериться. Мне необходимо было удостовериться.

Врач кивнула, улыбаясь и глядя на меня так, словно понимала, сколько брошено на чашу весов и как много значат для меня ее слова.

– Вы здоровы настолько, насколько это возможно.

Все мое тело охватило возбуждение, облегчение, нервозность. Но я спросила. Всего один раз .

– Точно?

Губы врача еще больше растянулись в улыбке, когда она, на секунду скосив глаза в сторону, сказала:

– Да.

Мне на плечо резко опустилась рука, так что я вздрогнула всем телом, и я не смогла удержаться от того, чтобы не покоситься на Ивана. Другая его рука уже оказалась сбоку от меня, и я хлопнула своей ладонью по его и, переплетя свои пальцы с его пальцами, сжала ее. Он наклонил голову вперед, опустив подбородок мне на плечо, мы стояли щека к щеке. Его грудь прижималась к моей спине.

– Мы сделали это, Фрикаделька, – сказал он, прижимаясь ко мне всем телом и говоря, что мы сможем принять участие в чемпионате Северной Америки, следующем соревновании, куда нас – его – пригласили.

Мы были способны это сделать.

Мы хотели использовать еще один шанс.

Хорошо, что никто не говорил мне о том, что наверстать пропущенные в начале сезона восемь недель будет легко, потому что это было не так.

Совсем не так.

Последние две недели были самыми изнуряющими в моей жизни, при этом целый месяц я возвращалась в КЛ и тренировалась до полуночи. В это время я была не одна. Все время со мной находился мой самый лучший друг.

Я наслаждалась каждой утомительной, изматывающей, приносящей разочарование или боль минутой.

Тем более тогда, когда я стояла у окна фургона, приехавшего, чтобы отвезти Ивана, меня и еще шесть других пар с их тренерами в спорткомплекс, где на следующий день должны были проходить соревнования. Облегчение, которого я не испытывала никогда прежде, наполнило мои легкие и освободило их, когда я увидела огромное здание с баннерами вокруг него. ЧЕМПИОНАТ СЕВЕРНОЙ АМЕРИКИ, 23–26 НОЯБРЯ. На одном из них даже был изображен Иван – один, – приземлившийся сразу после прыжка годом раньше.

Мы были здесь, и это был не сон.

Мы были готовы.

Иван был молчаливее, чем обычно, в последние несколько дней, когда мы, тренируясь в КЛ, внесли напоследок столько поправок, сколько это было возможно. Мы прилетели в Лейк-Плэсид за два дня до начала соревнований на тот случай, если испортится погода, но этого не произошло. На чемпионате Северной Америки был предусмотрен всего один день для тренировки, поэтому в прошедшие два дня мы просто использовали огромный конференц-зал ВСФК – Всемирного союза фигурного катания, – зарезервированного для всех, у кого были те же планы, что и у нас.

А когда мы не занимались в конференц-зале, мы с Иваном, тренер Ли и супруги Симмонс – наши хореографы – брали такси и осматривали город, гуляли по центру, посещали Олимпийский музей, обедали в ресторане, а потом возвращались в свой отель. Во всяком случае, так продолжалось до тех пор, пока Иван не появился в моем номере, чтобы посмотреть, какой вид открывается из моего окна, и все кончилось тем, что мы заказали еду в номер и ели, смотря дурацкое шоу про кошек, и он рассказывал мне о том, что у него было три кошки, пока примерно год назад последняя не умерла от старости.

Не было нужды говорить Ивану о том, что эта поездка была не похожа ни на одну другую мою поездку, когда я выступала одна или с Полом. Но, я думаю, он знал об этом. Он был возбужден – и я впервые в жизни нервничала, – но возбуждение перекрывало все остальное.