Рейчел Липпинкотт - Все это время

– Ты всё еще хочешь проводить со мной время, невзирая на то, что меня преследует призрак моей бывшей девушки? – спрашиваю я, чтобы разрядить обстановку.

Марли смеется, выпрямляется и собирает пригоршню лепестков вишни.

– Может быть, ее призрак и не преследует тебя, – говорит она, сжимает кулак, потом пересыпает лепестки с ладони на ладонь. – Возможно, ты просто пытаешься владеть ситуацией, хотя бы отчасти удержать здесь свою девушку.

Я смотрю, как лепестки, медленно кружась, падают на землю.

– Очень глупо. – Я качаю головой. – В смысле, она же меня бросила.

– Мне жаль, но… – говорит Марли. Я поднимаю на нее глаза и вижу, как ее губы изгибаются в улыбке. – Я хочу сказать… Кимберли… Брось. Что за дура.

Что? Неужели Марли только что сказала такое? Меня охватывает досада, и всё же из моей груди вырывается смешок.

– Ты не можешь так говорить. Кимберли мертва.

Я совершенно уверен, что это негласное правило: о мертвых плохо не говорят, если, конечно, речь не о диктаторе или серийном убийце.

– Ну, она же с тобой порвала, – замечает Марли, вставая и стряхивая с желтой юбки крупицы земли и травинки. – Это не очень умно.

Ее слова застают меня врасплох, но на лице девушки нет и намека на флирт. Думаю, она просто пытается быть хорошим другом.

Приятно иметь возможность поговорить с кем-то о разрыве с Кимберли. С кем-то, кто признает, что меня бросила девушка, и не осудит меня за это.

Я встаю, а Марли смотрит на меня снизу вверх, слегка касается моей руки, и от этого места по моей коже словно распространяется вибрация, как круги по воде. У нее очень серьезное выражение лица.

– Мне жаль, что ты страдаешь, – говорит она.

Я чувствую: это не пустые слова, не просто общепринятое выражение вежливости.

Марли говорит искренне.

А сейчас мне нужно услышать именно это. Марли не давит на меня, не твердит, что я должен поправиться, не судит, верно ли я поступал или ошибочно. Она просто позволяет мне чувствовать то, что я чувствую.

– Сейчас уже не так больно, как раньше, – говорю я и удивляюсь, поняв, что так оно и есть.

Затем мы гуляем по парку; листья на деревьях уже начинают желтеть, кое-где попадаются даже оранжевые и бурые, некоторые опадают, неспешно планируя, опускаются к нашим ногам, шуршат, когда мы их задеваем.

Марли достает из сумки красно-белый, наполовину пустой стакан попкорна – остатки от недавней вылазки к пруду с утками. Она протягивает стакан мне. Я зачерпываю горсть и бросаю несколько белых шариков в рот.

– А у тебя есть другие мечты? Не связанные с футболом и Калифорнийским университетом в Лос-Анджелесе? – спрашивает Марли.

Мы идем по дорожке, и наши плечи почти соприкасаются, словно исчез невидимый, разделявший нас барьер.

Я сглатываю, отвожу глаза и смотрю на пруд, поблескивающий за деревьями. Мама тоже пыталась спрашивать меня об этом. На этот вопрос у меня пока нет ответа.

– Не знаю. Я всю жизнь посвятил футболу, но поскольку этот путь для меня закрыт, а планам на совместное будущее с Ким не суждено осуществиться… – Пожимаю плечами. – Не представляю, откуда начать.

– Чего тебе хочется? – спрашивает Марли. – Не Кимберли, не Сэму, не твоей маме. Тебе самому.

Делаю глубокий вдох и говорю первое, что приходит в голову:

– Думаю, прямо сейчас мне просто хочется жить. Не хочу идти в Калифорнийский университет и делать вид, будто так и задумано. Но и в другие университеты тоже поступать не хочу.

– Понимаю, но необязательно всё бросать, чтобы определиться со своими желаниями. Пусть ты не можешь больше играть в футбол, но это не значит, что ты не можешь найти занятие, связанное с футболом, – говорит она и тоже забрасывает в рот несколько шариков попкорна.

– Например?

Марли с задумчивым видом жует.

– Тренерская работа?

С минуту я обдумываю ее предложение, но мысль о том, чтобы снова сидеть на скамье, пока на поле идет игра, по-прежнему меня ранит.

– Не знаю, подойдет ли мне роль тренера, но… в смысле, меня просили написать несколько статей об американском футболе для школьной газеты, раз уж я больше не участвую в матчах. Мне это нравилось, и, мне кажется, у меня хорошо получалось. Только сомневаюсь, что мои статьи хоть кто-то читал.

– Тебе стоит попробовать, – с жаром восклицает Марли. – Ремесло писателя или журналиста. Тогда мы оба станем рассказчиками.

Я улыбаюсь, ее энтузиазм заразителен. Пытаюсь представить свою фамилию в начале статьи, только не в школьной газете, а в настоящем, солидном издании. Я мог бы давать командам честную оценку, а не расточать пустые похвалы.

– На самом деле они не уходят, – говорит вдруг Марли, резко останавливаясь. Я оборачиваюсь и вижу, что она вновь очень серьезна. – Мы не можем с ними расстаться, как ты не можешь расстаться с футболом. Они всё еще часть нашей жизни.

«Всё еще часть нашей жизни». Вот то, чего мне так хотелось после аварии: найти способ жить, не оставляя Ким в прошлом.

Мои пальцы случайно задевают ладонь Марли, и я тут же отдергиваю руку, ощущения очень странные и в то же время знакомые.

Засовываю руки в карманы, и какое-то время мы шагаем в молчании, но оно не неловкое, не нужно мучительно придумывать, чем бы его заполнить. Вообще-то, это приятно. Мне так спокойно.

– Спасибо, Марли, – говорю я.

Дорожка делает поворот, растущие по обеим ее сторонам высокие дубы тянутся к небу.

– За что?

Пожимаю плечами, не зная, какими словами выразить свою благодарность. Спасибо за то, что с Марли легко общаться? За понимание?

– Мне было трудно говорить с людьми, с тех пор как…

Марли понимающе кивает. Разумеется, она понимает.

– Как думаешь, ты вернешься сюда завтра? – спрашивает она.

– Вообще-то, м-м-м… – Я умолкаю, мой мозг отчаянно пытается встряхнуться и сформировать связное предложение. – Я тут подумал, может, мы могли бы вечером выбраться из парка? Ужин у меня дома в пятницу? В качестве благодарности. – Широко улыбаюсь, стараясь, чтобы мое предложение звучало заманчиво. – Я буду готовить.

Марли недоверчиво косится на меня.

– Не знала, что ты умеешь готовить.

– Конечно же я умею готовить, – заявляю я, напуская на себя вид оскорбленного достоинства. – Я страстный поклонник мини-пицц.

– Ладно, – говорит мама, хватаясь за ручку продуктовой тележки. На ее лице отражается решимость. – Разделяй и властвуй. Ты берешь стейк без костей и индейку в отделе деликатесов, я беру овощи, и мы встречаемся возле касс в десять часов. Договорились?

Я киваю, уставившись на тележку.

– Ты взяла целую тележку ради одной упаковки картошки?

Мама прожигает меня гневным взглядом.

– Возможно, я прихвачу еще что-нибудь. Посмотрим, куда меня ветер занесет.