Ника Ёрш - Счастье оптом

Я медленно начала жевать откушенный кусок хлеба, не зная, что тут добавить.

Запахло перегаром — Паша ко мне повернулся, хмыкнул грустно:

— Да, я пьян. Алкаш! — поставил он диагноз сам себе. — Такие дела.

Не придумав ничего лучше, я грустно вздохнула и отдала ему закуску.

— Спасибо, — в голосе мужчины послышалось удивление. — Как раз есть охота. На ужине кусок в горло не лез, а теперь прям быка бы…

Он смачно откусил и умолк.

Я задумчиво отпила кофе, обдумывая, насколько уместным будет сейчас попрощаться. Вроде и самой спать не хочется — уйду, буду скучать в одиночестве. А так… пусть человек душу изливает в свободные уши. Мне этого порой ух, как не хватает.

— Моя не приедет, — доев, продолжил монолог Павел. — Три дня я ее уговаривал, чтоб с сыном сюда… а она мне только мозг выносила, кормила обещаниями. Сегодня точно сказала: не полетят! А мне здесь мочи нет. Зачем мы прилетели?

Он уставился на меня, и мне пришлось изобразить задумчивость.

— Вот именно! — согласился со мной брат по отцу. — Потому что идиоты. Что он тебе обещал? Денег? Мне ничего. Я просто захотел батю увидеть. Моя мать столько мужиков сменила — клеймо негде ставить было, а его помнила до самой смерти. И еще знаешь, что? Жалела вечно, что я на него совсем не похож. Прям бесилась из-за этого.

— Дура, — вырвалось у меня.

Павел замолчал и уставился на меня совершенно обалдев. То ли забыл, что я говорящая, то ли не знал, что могу другую женщину оскорбить…

— Точно, — наконец улыбнулся он. — Но я-то мелкий не знал, что так не должно быть, и вечно старался быть похожим. У нас было две фотокарточки. Я стригся, как он, усы растил. Лопухин в молодости усы носил, ты знала?

Я покачала головой.

— Носил, — кивнул Павел. — И я лет до тридцати тоже. Они мне не шли совсем, баб всех отпугивал только. А потом Катьку свою встретил, и она сказала: брейся, а то никаких свиданий! Тогда у меня в башке и щелкнуло что-то.

— Любовь, — подсказала я.

— Вроде того, — согласился он. — И всё ничего было, пока он не позвонил.

— Кто?

— Лопухин. А Катька моя сказала — пошли его к…

Паша посмотрел на меня совсем странно. Испуганно, что ли?

— Но ты не послал, — напомнила я, качнув ногой в сторону виллы.

— Хотел посмотреть, с кем меня мать столько лет сравнивала. А он — старикашка, весь из себя. Знаешь, что мне сказал при первой встрече?

Паша не дождался моего ответа — заржал. Громко и немного истерично. Такой крепкий сильный на вид, и совсем слабый на голову.

Я двинула ему локтем в бочину, чуть не расплескав ставший холодным кофе.

— Дети спят, — зашипела, едва он успокоился. — Так что сказал?

— Что я на него не похож, — тихо ответил Паша. — Разочарованно так еще. Как мать прямо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Пришлось отдать ему еще и кофе.

— Пей, — велела, похлопав по плечу. — Трезвей и иди спать. И знаешь, что еще? Ты и правда на него не похож. Может, и не его сын совсем. А я может не его дочь. Экспертизы-то еще не было.

— Завтра будет, — проговорил Павел.

— Да и фиг с ней, — отмахнулась я. — Вот скажут мне, что он — чужой человек — обрадуюсь. Не тот он человек, которым можно гордиться в качестве предка, понимаешь?

Паша нахмурился:

— Но тогда вообще не ясно, от кого меня мать нажила.

— И что? — удивилась я его растерянности. — Так половина мира живет. Смотри на это иначе: всё что может дать биологический отец — генетическую предрасположенность к болячкам и кое-какие внешние черты. Дальше отцом становится тот, кто воспитал. Иди, Паша, отдыхай уже. Дай мне пару минут насладиться одиночеством.

— Пока, — смиренно исполнил просьбу он. — Спасибо за… кофе.

— Заходи, если что, еще налью, — улыбнулась я, намекая, что готова выслушать и в другой раз.

Лишь бы в привычку у него не вошло, а то я — не психолог, долго слушать нытье не люблю, — начинаю матом лечить.

Перед уходом спать, я «словно нечаянно» заглянула за изгородь, к соседу. Прождала в этой нечаянной позе минут пять, пока нога не затекла, и, не солоно хлебавши, ушла домой.

— Мам, есть хотим! — привычно пробудили меня дети.

— Сейчас, — попробовала отделаться я, натягивая одеяло на голову.

— Животик урчит! — громко и совсем не жалобно заявил Артём, выдвинутый сестрами вперёд, дабы мать восстала с постели.

— Пользуетесь моей добротой, — пробубнила я, вылезая из уютного кокона и совсем безрадостно глядя на часы, висящие напротив.

— Уже восемь! — поиграла бровями Варя. — И мы нашли в шкафчике на кухне хлопья!

— Лучше бы вы там совесть нашли!

Поднявшись, я отправилась исполнять роль старшей по тарелочкам. Поминутно зевая и с трудом удерживая глаза открытыми, дошла до холодильника, открыла его и… только тогда до дремлющего еще сознания дошло: на диване рядышком сидел мужчина.

— Привет, — оскалился очень довольный собой Игнат.

Причесанный волосок к волоску, побритый и наглый. В голубой рубашке с коротким рукавом, в синих брюках… безобразно хорошо выглядящий по сравнению со мной.

Я, закрыв холодильник, подтянула лямку съехавшей вниз сорочки и, поймав пробегающую мимо Аринку, уточнила:

— Ты его видишь?

Дочь посмотрела на дядю.

— Ага.

— Хорошо, — постановила, совсем не приветливо улыбаясь. — Потому что с шизофренией бороться тяжело. А с мужчинами, не имеющими понятия о том, что приходить нужно по приглашению — вполне!

Игнат вскочил с дивана, посерьёзнел.

— Маргарита, ну что вы? — заявил этот гад. — Я пришёл с миром. И с первой няней.

— Что?! — совсем рассвирепела я. — И где она? В моей спальне сразу?

— На вилле.

— И на том спасибо! — я развернулась и пошла к себе, инструктируя пойманную Варю на ходу: — Смотрю, вы одеты? Прекрасно. Все идёте с дядей Игнатом на виллу завтракать. Я оденусь, причешусь, перебешусь и приду. Кто его пустил?!

— Я, — растерялась дочь. — Он сказала, вы договаривались.

— Даже если так — нужно было предупредить! Ты что, не видишь, что я в одной сорочке, едва прикрывающей «небалуйся»?!

Варя улыбнулась и невинно ответила:

— Так я думала, он тебе нравится.

У меня пропал дар речи. Открыв рот, я пыталась что-то сказать, возмутиться, вразумить, но вместо этого выдавала гласные и махала руками.

— Хорошо, мам, — поняла по-своему Варя. — Мы тогда пошли все. Прости, что не предупредила!

Она выскочила из спальни, делая раскаявшийся вид, а я возвела глаза к потолку, вопрошая одно единственное:

— Когда она так выросла, что начала заниматься сводничеством для мамы?

Потолок не ответил, зато за окнами послышалась возня и радостные визги младших — все ушли на виллу.