Тата Златова - Верни моего сына

Эти слова внушали оптимизм. Лера уже мысленно считала дни до этой встречи. Наконец-то появилась надежда! Если эта женщина еще ни разу не проиграла, значит, знает, в каком направлении нужно двигаться. Ох, неужели дело сдвинется с мертвой точки? И она наконец-то сможет обнимать своего малыша каждое утро?

— Все будет хорошо, Лера, — уверенно сказал Матвей, в очередной раз прочитав ее мысли. Душу затопила нежность, и неожиданно для себя она его поцеловала.

Провожала взглядом отъезжающий автомобиль Матвея, стоя у окна в спальне, и невольно улыбалась. Свидание закончилось на мажорной ноте. Они все-таки поужинали: нежные кусочки рыбы таяли на языке, а овощи придавали им приятный сливочный вкус. Замечательное дополнение к чудесному вечеру. Только по телу все равно бежала дрожь, а руки не слушались.

Машина исчезла из поля зрения. Лера прикоснулась пальцами к губам и вспомнила поцелуй, при мысли о котором дрожали колени, а сердце делало невообразимый скачок. Господи, как же тянет к Матвею, словно канатами, привязали ее к нему и не отпускают… Будто кандалами приковали, а ключи выбросили. А этот поцелуй… Он опалил губы, оставил невидимый след, поставил тело в режим ожидания чего-то большего. А ловкие и умелые пальцы этого мужчины сулили целую палитру удовольствий. И вдруг захотелось, просто нестерпимо, познать каждый оттенок этого наслаждения…

Стук в дверь заставил оторваться от мыслей и задвинуть занавеску. Отошла от окна и, набросив халат поверх вечернего платья, сказала:

— Войдите.

Галина Ивановна переступила порог — бледная, хмурая, похудевшая. Осмотрела дочь с ног до головы, и уголки губ дернулись в улыбке.

— Как прошло свидание?

— Не свидание, а просто встреча, — буркнула Лера, не собираясь посвящать мать в свои личные дела. Обрадовалась, что вовремя скрыла свой наряд, иначе бы он ее выдал. — Деловая встреча.

— С мужем сестры?

— С бывшем мужем. Так уж и быть, сестры. Они развелись вообще-то. А ты пришла читать мне нотации? Говорить «ай-яй-яй, нельзя уводить мужей, даже бывших, у святой Амелии»? Хочу и буду! И это только самая малость из того, что я могу сделать! — сама не заметила, как вскипела. И уже не могла остановиться: — За то, что она вытворила, я должна ее убить! Не ждать правосудия, которое может никогда не наступить, а устроить свою вендетту. И, поверь, я бы задушила ее собственными руками, но не сделаю этого. Не потому, что мне не хватит духа, а потому, что никто в здравом уме не отдаст сына убийце. Поэтому ради Лешки мне придется терпеть ее существование на этой земле!

Как ни странно, но такой эмоциональный диалог не произвел на Галину Ивановну никакого впечатления. Она спокойно опустилась в кресло и бросила взгляд на охапку цветов, которые с трудом поместились в вазе.

— А розы он подарил тебе как деловому партнеру?

— Нет, как девушке, которую он полюбил с самого начала, — с таким же ехидством ответила Лера. — Только не сразу понял, что роль этой девушки играет Лия. Она сказала, что беременна, заставила его жениться. А на самом деле нагло соврала и разрушила его жизнь. Кстати, ты знала, что Амелия не может иметь детей?

Мать сразу помрачнела и нервно пригладила волосы.

— Нет. Не знала.

— Как? Любимая доченька не посвятила тебя в свои тайны? Ты узнаешь об этом только сейчас, не от нее, а от меня? А чего еще ты не знаешь о святой Амелии? Может, рассказать тебе, как она Матвею всю душу искрутила? Как деньги из него выбила?

— Хватит!

— Или как прикинулась инвалидом, чтобы получить свое, только из нее такой инвалид, что любой здоровый позавидует…

— Перестань! — крикнула мать, и Лера замолчала. Слепая ярость бежала по венам, мгновенно убивая все внутри, взрывая душу. Все-таки потеряла над собой контроль и наговорила лишнего. Сердце стучало как бешеное, было трудно дышать. Лера словно бежала марафон, но упала без сил на полпути. Выдохлась, потратила всю энергию на подпитку своей ненависти… И теперь чувствовала одно опустошение.

Села на кровать и потерла виски. Мигрень обручем сдавила голову. Нужно успокоиться, взять себя в руки, а то эмоции зашкаливают и выжигают внутренности. Прокрутила в памяти разговор с Матвеем и вдруг возник один вопрос. Подняла голову и стрельнула в мать взглядом, полным подозрения.

— Есть небольшая нестыковка в этой истории, — сказала, прищурившись, а та не шелохнулась. — Вроде бы по закону жена может потребовать алименты с мужа, если стала инвалидом, находясь в браке. Но ведь Матвей мог легко доказать, что был не в состоянии контролировать ее жизнь, потому что Лия числилась как без вести пропавшая… Или нет?

Выгнула бровь дугой, ожидая ответа. А мать заерзала в кресле и отвела взгляд.

— Та-ак… Чего я не знаю?

— Не важно, что было, Лера, главное, что происходит сейчас.

— Не увиливай! Сейчас каждая деталь имеет значение, понимаешь? Для меня важно все, что касается Амелии. Говори!

Галина Ивановна встала и заходила по комнате, опустив плечи. А Лера следила за ней воспаленными глазами, видела, как она остановилась у шкафа и покрутила в руках фотографию в рамке; как вытерла слезу рукавом белого свитера, цвет которого придавал ее лицу еще больше бледности.

— Лия позвонила спустя полгода после своего исчезновения, — наконец призналась она и зачем-то перевернула фотографию обратной стороной. — Ничего толком не объяснила. Попросила только… Вернее, потребовала, чтобы мы забрали заявление и сказали, что разыскали ее. Мы пытались расспросить, где она, что с ней, но Лия не хотела ни слушать, ни объяснять. Сказала, если мы не хотим портить ей жизнь, то заберем заявление. Вот мы и забрали.

— А мне говорили, что дело ушло в архив, — мрачно прокомментировала Лера, запустив пальцы в волосы. — Кругом сплошное вранье.

— Прости. Мы сами ничего не поняли. Надеялись, что она свяжется с нами, как-то объяснит, что все это значит, но… Видно, не настолько мы ей дороги, чтобы тратить время на объяснения.

— И что, вы пустили дело на самотек? Просто смирились с тем, что она вычеркнула вас из своей жизни?

Галина Ивановна сложила ладони на фотографии и закрыла глаза. Вид у нее был подавленный: брови сдвинулись на переносице, голова поникла, русые волосы, в которых виднелись седые нити, спутались и лежали кое-как. Лера смотрела на нее и совсем не чувствовала жалости. Мать столько нервов и сил потратила на Лию, а в итоге получила то, что заслужила. Наверное, это жестоко, зато справедливо. И внутри ничего не шелохнулось, словно в груди было пусто. Только тоска, отступившая ненадолго, вернулась. Бьет в диафрагму, колотится в легких и тянет вниз, за собой, в пугающую черную бездну. Закрываешь в глаза и понимаешь — до боли в грудной клетке — что, если рядом не будет Лешки, то уже не оттолкнешься от дна, не выплывешь, захлебнешься в этой черноте. А там, на дне, нет ничего, кроме одиночества. Острого, едкого и смертоносного одиночества…