Эми Хармон - Закон Моисея

– Можно кое-что спросить? – прошептала я. Мое сердце стучало так быстро, что я боялась, что Моисей чувствует вибрацию в моих руках.

– Конечно, – так же тихо ответил он.

– Ты когда-нибудь любил меня?

Может, это и несправедливый вопрос, когда нас окружают два детектора лжи весом по пятьсот килограмм каждый, но я больше не могла держать его в себе. – Я любила тебя. В глубине души я знаю, что ты в это не верил. Не верил, что это возможно. Но я любила тебя.

– Джорджия.

Мое имя прозвучало из его уст подобно стону, и из моих глаз полились слезы, быстро стекая по щекам в попытке освободиться от нарастающего давления в моей голове. А затем Моисей обнял меня и притянул к себе, словно черпал силу от стоящей позади него лошади.

– Почему ты не бросала меня? – выдавил он. – Я столько раз говорил тебе уйти, но все тщетно. Ты не давала мне покоя. И я ранил тебя. Из-за меня мы оказались в этой ситуации. Ты знаешь, что я потерял всех, кого любил? Всех . Только я начал надеяться, что с тобой все может сложиться иначе, как умерла Пиби. Это лишь подтвердило мою правоту. Я не хотел подпускать тебя к себе. Я был в психлечебнице, Джорджия! Три месяца! Я не хотел, чтобы это как-то отразилось на тебе. И я не пытался причинить тебе боль. Я не вернулся, потому что пытался спасти тебя… от себя! Как ты не понимаешь?

Я яростно замотала головой, уткнувшись лицом в его грудь, и мягкий хлопок его рубашки впитал мои слезы. Я не понимала всего этого. Я думала, что он отвергнул меня, оттолкнул, как всегда. Но теперь мне все стало ясно. И это понимание подхватило все битые осколки моей души и снова скрепило их. Его слова имели исцеляющий эффект. Я больше не хотела сопротивляться ему и тоже обхватила Моисея руками, обнимая его в ответ. Его тело было твердым, крепким, непоколебимым под моим касанием, и я позволила себе положиться на него, как никогда раньше, ни капли не сомневаясь, что он не даст мне упасть. Лошади затоптались, и Сакетт вздрогнул, будто почувствовал мое облегчение. Калико тихо заржала и уткнулась мягким носом в плечо Моисея. И тогда я поняла, что не единственная, кто дрожит.

– Рисуй. Уходи и никогда не оглядывайся. Не люби никого, – прошептал Моисей в мои волосы. – Это были мои законы. Как только я освободился от школы и системы, я уехал. Больше всего мне хотелось рисовать и бежать. Рисовать и бежать. Это единственное, что делало мою жизнь терпимой. А затем появилась ты. И Пиби. И я начал подумывать о том, чтобы нарушить парочку своих законов.

Я слушала с колотящимся сердцем в груди, как он заставлял себя произнести эти слова, и поджала губы в попытке сдержать всхлип, рвущийся из моего горла, чтобы он не вырвался в неподходящую секунду и не заглушил слова, которые я отчаянно хотела услышать.

– В конечном итоге, Джорджия, я нарушил только один. Я полюбил, – просто, четко, решительно произнес он.

Он полюбил.

И в этот момент Калико отошла от него и потрусила в сторону последних лучей солнца, проникающих через дверь в загон. Сакетт медленно последовал за ней, нюхая землю перед собой. Лошади оставили нас с Моисеем наедине, будто их работа здесь была окончена.

– Кто ты, Моисей? Ты уже не тот человек, что раньше. Не думала, что смогу когда-либо снова тебя полюбить, – по моему лицу ручьем текли слезы, но я не вытирала их. – Ты не знал, как любить. А я не знаю, что делать с этим новым Моисеем.

– Я знал, как любить. Ведь полюбил же тебя. Просто не знал, как это показать.

– И что же произошло? – спросила я.

– Эли. Эли произошел. И он научил меня.

Моисей не поднимал голову с моей макушки, и я была ему благодарна. Мне нужно было время, чтобы подобрать ответ. Я знала, что, если посмотрю на него с жалостью, страхом или даже недоверием, все, что нам удалось построить, мигом разрушится. И поняла: если полюблю его, по-настоящему полюблю, а не просто буду хотеть его или нуждаться в нем, то мне придется принять его таким, какой он есть.

Я прижалась губами к его шее и прошептала:

– Спасибо, Эли.

Моисей резко втянул воздух и обнял меня крепче.

– Я любил тебя тогда, Джорджия, и люблю сейчас.

Его шея вибрировала, пока он произносил эти слова, и я было притянула его губы к себе, чтобы успеть попробовать их на вкус. В мире не было ничего слаще. Моисей поднял меня, а я обхватила его ногами и руками. И, придерживая меня одной рукой за бедро, а другой за спину, Моисей поцеловал меня так, словно у него было все время в мире, и это единственное место из всех существующих, где он хотел бы находиться. Когда он наконец оторвался от моих губ и прижался к шее, я услышала его шепот:

– Глаза Джорджии, волосы Джорджии, губы Джорджии, любовь Джорджии и ее длинные-предлинные ноги.

Я избавлялась от лишней энергии при помощи вечерних пробежек. Но когда я бегала, то не хотела останавливаться и вести вежливые беседы. Не хотела, чтобы люди пялились на мою подпрыгивающую грудь или отпускали ехидные комментарии о моем рабочем загаре, который был сильно заметен в шортах. Мои руки и лицо посмуглели от постоянного нахождения под солнцем, но на работу я ходила в джинсах, так что ноги оставались бледными. Наверное, все маленькие города похожи на Леван, но люди замечали каждую мелочь и всегда комментировали, обсуждали, сплетничали между собой… так что, когда у меня не получалось уснуть, я предпочитала бегать по полям, мимо водонапорной башни и старой мельницы. И сегодня у меня выдалась очередная бессонная ночь.

После возвращения родителей и стремительных изменений в моей личной жизни я чувствовала себя взволнованной и эмоциональной. Я хотела быть с Моисеем. Вот так просто. И практически не сомневалась, что он хотел того же. Но, как и в то лето семь лет назад, наши отношения развивались со скоростью света, и всего за пару дней мы перешли от этапа прощения к «вместе навсегда». Я не могла снова этого допустить. Папа правильно сказал, я теперь женщина, мать – ну, или была ею. Я больше не могу так себя вести. Поэтому я пожелала Моисею добрых снов и ушла домой рано, как прилежная девочка. Но счастья мне это не прибавило. Пришло время переезжать от родителей.

Я бежала со всех ног, освещая дорогу карманными фонариками в каждой ладони, и их свет постоянно прыгал взад-вперед от ритмичного движения моих рук. Родителям не нравилось, что я бегаю в одиночестве, но я уже достаточно взрослая, чтобы не нуждаться в их разрешении, к тому же единственное, что представляло опасность в полях, это скунсы, койоты и изредка – гремучие змеи. Однажды мне попалась уже мертвая, но я этого не знала, пока не увидела ее на том же месте в следующую ночь. Скунсы не были смертельно опасными, а койоты боялись меня, так что, за исключением змей, у меня не было причин нервничать.