Андре Асиман - Энигма-вариации

Мы с ней здесь и познакомились, однажды в пятницу, прошлым летом. Она искала партнера. Я предложил себя. Играет она так себе, сказала она. Не важно, ответил я. В тот день мы проиграли четыре часа. Было это в канун Дня независимости, нас обоих пораньше отпустили с работы. Планов на выходные ни у нее, ни у меня не оказалось. В тот вечер мы поужинали в пабе — прямо у стойки, оказалось, нам обоим так больше нравится. Кто-то из нас сказал: я будто бы вдвоем с самим собой. На следующее утро, совсем рано, мы, не сговариваясь, пришли забронировать корт снова. Играли пять часов с лишним. Жара стояла несносная, многие корты пустовали. Пришлось переодеться, съездить на велосипеде домой, а потом мы вернулись и играли до заката. Душ. По стаканчику. Вечерний сеанс в кино. Ужин у стойки? Люблю ужинать у стойки, сказала она. Воздух ласкал кожу; мои ладони, ее плечи, наши лица были влажными и липкими. Трое доминиканцев — один с гитарой — пели на скамейке на островке посередине Бродвея. Мы сели на ту же скамейку и стали слушать. Я поцеловал ее. Потом мы всю ночь предавались любви, раз за разом проигрывая один и тот же бразильский диск, и потом много-много дней невозможно было заняться любовью без этой музыки. Кончилось тем, что к концу лета мы поехали в Италию и увезли музыку с собой.

Расстегиваю чехол и достаю вторую ракетку — ее она подарила мне на Рождество.

Манфред, игрок-виртуоз лет под тридцать, подходит и спрашивает, нельзя ли и ему с нами. Находим четвертого партнера, пожилого джентльмена, завсегдатая корта. Он предлагает играть со мной в паре, но Манфред попросился первым, а Харлан не против играть с дедушкой. Я с Манфредом еще никогда не играл, ни вместе, ни против, но за два почти года привык по утрам в выходные видеть его здесь. Меня восхищает его техника, грация, телосложение. Время от времени, встретившись взглядами, мы перебрасываемся парой слов у фонтанчика с водой или шкафчика для вещей, но я никогда бы не решился предложить ему сыграть вместе — мне даже казалось, что он держит дистанцию именно потому, что боится услышать такую просьбу. Как мне представляется, между нами — этакий настороженный холодок. Видеть, как он нервничает и тушуется, просясь к нам в игру, — все равно что наблюдать, как первый спортсмен школы мнется, прежде чем попросить у классного «ботаника» списать домашку. Голос его дрожит; он это, видимо, заметил и попытался прикрыться неловким смешком. Я в результате почувствовал себя сильным и гордым.

Когда мы доиграли, между нами едва не восстановилось прежнее отчуждение. Оно бы явно нас разобщило и вернуло к прежним поверхностным кивкам. Не дав ему нахлынуть, я спрашиваю, не хочет ли он пива, и предлагаю в ближайшее время сыграть снова. «Если хочешь, давай завтра утром». — «Завтра, заметано», — отвечаю я, наверное, чуть слишком поспешно, боясь, что он передумает. На субботнее утро я договорился с Харланом, но сказал, что отдам кому-нибудь свое место. «Да, давай», — согласился он. Я возликовал. Мы вышли из парка и направились в кафе, быстренько выпить по пиву. Уверен: он уже знает, что я к нему неравнодушен.

Вхожу вечером в дом к Пламам — и мне будто бы заново проигрывают сегодняшний ланч. Мод сидит в середине большого полукруглого дивана на террасе, с ним рядом, оба — положив ногу на ногу, коленками друг к другу, так что между ними возникает укромное замкнутое пространство. Как и в «Ренцо и Лючии», рука ее вольготно вытянута на спинке, пальцами она почти касается его волос, а на губах играет все та же загадочная мобуссеновская улыбка; тот же локоть, то же обнаженное предплечье, тот же браслет. Вокруг стоят четыре больших напольных свечи, бросая мглистые отсветы на ее кожу. Хорошо, что с Манфредом я ограничился одной кружкой пива. Мне нужно как следует следить за своими словами, тем более что я уже едва все не испортил, позвонив ей с тенниса. Еще бокал спиртного — и я, чего доброго, брошу на них хмуро-язвительный взгляд, едва скрывая собственное неудовольствие.

Она собирается мне его представить, однако он перебивает — можно подумать, ему не терпится со мной познакомиться. «Я — Габи», — говорит он, ставит бокал и встает, чтобы пожать мне руку. Смотрит прямо в лицо и так и брызжет энтузиазмом — открытый, бодрый, едва ли не хищный взгляд, от которого не укроешься. Он — ладный, симпатичный, с легким румянцем на щеках, который так и кричит об отличной спортивной форме и добродушном характере. Я смущаюсь, но не до потери дара речи.

Здесь сегодня Пламы плюс еще одна пара, а кроме того — Марк, которого наверняка пригласили ради Нади, и Клэр, спокойная, невозмутимая Клэр, которая никогда не смеется моим шуткам и, похоже, считает меня полным тупицей. Выходя из кухни, Памела сообщает Дункану, своему мужу, что Надя пока не вполне готова к такому человеку, как Марк, «она все еще оправляется». «Нашей новоиспеченной старой деве пора бы уже очухаться, она же, господи прости, не Спящая красавица», — говорит Дункан. «Ш-ш! — одергивает его Памела. — Помогите мне сложить пирамидку из клементинов», — обращается она к нам с Клэр. Клэр тут же берется за дело, так, будто всю жизнь только и складывала пирамидки из фруктов и овощей, а я смеюсь, потому что не имею понятия, как это делается. Я знаю, что она думает: да, этого ничем не исправишь. Памела тем временем вешает трубку и выходит на балкон — сообщить гостям, что Диего с Тамарой задержатся, что-то там с няней. «Кроме того, — добавляет она, покусывая губы и следя, как растет пирамидка, — мне кажется, между ними сейчас все непросто». — «Между ними всегда все непросто», — вставляет ее супруг.

Дункан и Памела постарше остальных, им нравится принимать у себя молодежь. Меня страшит одно: что к ужину позовут и их сына Неда. Он никому не дает и рта раскрыть, вещает про какого-нибудь малоизвестного художника, которого только что открыл и пытается разрекламировать. Впрочем, на сей раз он выходит только к коктейлю, а потом — так мне сообщили — должен встретиться с каким-то очень важным клиентом для проведения оценки. «Наш сын — восходящая звезда "Сотбис"», — поясняет Памела. Я смотрю на Мод. Она перехватывает мой саркастический взгляд и отвечает тайной скрытой ухмылкой. Здесь мы с ней заодно, и этот обмен беззвучными репликами подтверждает нашу общность. Она — мой лучший друг. Полное взаимопонимание. «Ну, как поиграл в теннис?» — спрашивает Габи. «Да, пожалуйста, расскажи про теннис», — просит Мод с обычным своим намеком на то, что теннис — всего лишь прикрытие для интрижки с очередной студенткой.

Снова возникает искушение бросить на нее ледяной взгляд. Она чувствует, что я не в настроении шутить, и дает задний ход.

— Зато утром сегодня у него была очень удачная встреча, и очень важная.