Ирина Воробей - Куколка

Вадим еще с минуту рассказывал другу, как закрывать дом и куда все убирать, а потом пошел заводить машину, по-прежнему не глядя на Татьяну. Дэн понимающе наблюдал за обоими. Когда они встретились с Татьяной глазами, она покраснела. Парень подтянул правый уголок губ наверх и поджал подбородок. Из этого получилась странная, выдавленная насильно, измученная усмешка, которая вкупе с печальным взглядом показалась Татьяне удручающей.

Вадим вывел машину за пределы двора и жестом пригласил девушку садиться. Она махнула Дэну рукой и побежала к автомобилю.

Самым тяжелым было вытерпеть это угрюмое молчание в течение двух часов непрерывной езды, что Татьяне теперь казалось невозможным. Она не находила себе места в тесном салоне. Вадим специально громко сделал музыку, что заглушало даже собственные мысли. Он смотрел только прямо перед собой на дорогу, а Татьяна, приложив лоб к окну, глядела на небо и быстро меняющиеся сосны. Руки она положила на колени, ноги свела вместе и склонила чуть вбок. Только в этой позе она смогла усидеть дольше пяти минут. До этого она целый час елозила на сиденье, перебирала ногами, не знала, куда деть руки, только голова всегда была повернута к двери. Вадим казался спокойным, но хмурым.

На горизонте стали появляться темно-серые и сине-фиолетовые тучи, грозовые, страшные, не предвещающие ничего хорошего. Хотя над ними небо продолжало сиять своей чистой голубизной, а солнце припекало сквозь стекло. Татьяне было душно. Ощущение, что она является курицей в рукаве для запекания, пекущейся в духовке, не покинуло ее, даже когда она открыла окно наполовину.

Примерно на середине пути машина заглохла. Они резко остановились, протарахтели еще несколько метров и встали чуть наискось прямо на дороге. Из-под капота пошли струйки пара. Вадим выругался жестким матом. Татьяна вжалась в сиденье и в панике думала: «Неужели опять? Ждать еще час? Даже больше! О, черт! Я опоздаю. Отец все узнает». Вадим попросил ее сесть за руль, а сам вышел, чтобы дотолкать машину до обочины. К его счастью, дорога была покатая и клонилась в нужную сторону.

– Опять охлаждение? – жалобно спросила Татьяна.

– В этот раз, по ходу, совсем…

Вадим достал сигареты и зажигалку. Татьяна сидела на водительском сиденье и ждала, когда он начнет что-нибудь предпринимать. Но он пять минут просто курил, глядя в уходящий вниз конец дороги. Других машин здесь не было. Дорога явно не пользовалась популярностью, о чем говорило ее полуразрушенное состояние. Если здесь и был когда-либо ремонт, то он был до рождения Татьяны.

Наблюдая за тем, как парень делает глубокие затяжки и выплескивает густые клубы серого дыма в атмосферу, девушка чувствовала, как нарастает в ней тревога. Она дрыгала ногой, положив одну на другую, а руки, одну в другой, сжимала в большой сцепленный кулак.

– Ну, и чего ты тянешь? – нервно спросила она, не дождавшись, пока он докурит вторую сигарету.

– А я никуда не спешу, – спокойно ответил парень, продолжая смотреть на дорогу.

– Ты это специально? Ты специально хочешь меня подставить?! – вскричала Татьяна, выйдя из машины. – Ты не понимаешь? Отец меня убьет! Если он узнает, что я провела с тобой эти выходные, а не с однокурсниками, он… он… – она уже начала задыхаться от волнения. – Он… Не знаю, что он со мной сделает.

– Он должен был тебя убить еще после нашей первой ночи, – ни на йоту не повысив голос, ответил Вадим и сделал еще затяжку.

– Тебе смешно?! А я серьезно. Мы с тобой тогда точно больше не увидимся!

Она закрыла лицо руками, не выдержав давления, и тихо заплакала.

– А смысл?

Татьяна сквозь слезы посмотрела в его пустые глаза, и ее пробил озноб.

– Как хочешь, – шмыгнув носом, ответила она.

Истерика постепенно сходила на нет, но тревога оставалась такой же сильной.

– Как я хочу, не получается, – ответил Вадим с раздражением.

Он сделал последнюю затяжку. Сигарета возгорелась оранжевым пеплом и продолжила тлеть. От нее остался только фильтр. Парень бросил оба окурка в пепельницу, что была в машине, сев на водительское место. Оставаясь в таком положении, он позвонил Дэну. Татьяна слышала недовольные протяжные возгласы друга, но Вадим просто и четко сказал ему что надо и повесил трубку.

– Часа через полтора будут.

Затем снова наступило молчание. Для Татьяны каждая минута была бесценна, а тут целых полтора часа. Они ведь и так выехали, чуть-чуть опаздывая, но разница в несколько минут была бы незаметна, но полтора часа! Отец точно начнет бить тревогу и звонить всем, тогда и узнает, что Татьяны с однокурсниками не было. Она нервно ходила взад-вперед, заламывая себе руки и кусая губы. Ее бесило, что он ведет себя так спокойно, отстраненно и ничего не делает. Вадим сидел в кресле не двигаясь. Она не могла видеть его лица, но была уверена, что оно сейчас не выражало никаких эмоций, только злорадное равнодушие. В панике ей казалось, что он все делал ей назло, курил слишком медленно, лениво разговаривал с Дэном, даже сидел сейчас молча тоже ей назло.

– Ты решил мне так отомстить?

– За что? – устало спросил парень.

– За то, что я тебя отшила!

Татьяна начала ходить вперед-назад, быстрее и сильнее заламывая руки. Вадим приложил руку к лицу и опустил голову, мотая ей в отчаянии.

– А ты меня отшила? Я надеялся, что ты хотя бы задумаешься.

Он попытался посмотреть ей в лицо, но Татьяна не останавливалась. В ней кипела смешанная буря эмоций, самых очевидных и самых глубоко закопанных, в которых она не могла разобраться сама. То были страх, возбуждение, злость, отчаяние, сожаление и мелкие примеси всего остального. Она никак не могла вычленить что-то одно, чтобы сконцентрироваться на этом чувстве и попытаться его осмыслить. Сила этих эмоций была именно в их смешении, диком, вихревом и хаотичном.

Они не разговаривали минут двадцать. Татьяна ходила вокруг машины, не замечая ничего. Дорога, сосны, небо – все это закружилось в урагане ее эмоций и еще больше дезориентировало. Она наворачивала в обход хэтчбека прямоугольники большими, строгими шагами с таким видом, будто решает одну из семи загадок тысячелетия. Вадим все это время сидел внутри.

Потом он вышел, чтобы опять покурить. Татьяна, забывшись, уткнулась головой прямиком в его грудь. Вадим немедля ее обнял, крепко прижав к себе. Тогда девушка разрыдалась. Она долго плакала, надрываясь, как будто ее сотрясали судороги. Рев приглушался его телом, которое быстро намокло под бурным потоком ее слез. Он не распускал объятий, не давая ей двигаться. Сначала она просто рыдала ему в грудь, опустив руки вдоль боков, а потом тоже начала его обнимать и прижиматься сильнее.

– Я не могу встречаться с тобой, вечно скрываясь от твоего отца. Не хочу, чтобы в самом разгаре свидания ты брала и уходила, боясь спалиться. И тем более… – он тяжело вздохнул, не распуская объятий. – И тем более не выдержу, если через три года, когда отец, наконец, обо всем узнает, ты просто придешь и скажешь мне: «Адьос, амиго! Папа не разрешает, так что прости».