Вера Колочкова - Как убежать от любви [litres]

– Погоди, Заяц. Не надо. Давай лучше будем искать выход из создавшегося положения.

– Да какой тут выход, Саш…

– Выход всегда есть. Развестись, например.

– Но Ромка так меня любит… И вообще, это будет жестоко и нечестно…

– Да, жестоко. Но честно. Поговори с ним честно, Заяц. Скажи, что ошиблась. Он вранья не заслуживает, он хороший парень и действительно тебя любит. Ну хочешь, я с ним поговорю, если ты трусишь?

– Нет, я сама… Мне самой надо… Да, ты прав, надо уже закончить эту историю. Иначе она каким-нибудь ужасом закончится… И знаешь, мне легче стало, да! Приняла решение, и легче… И перед Анной Константиновной я извинюсь… Она и впрямь хотела стать мне заботливой матерью… Искренне хотела… А за искренность нельзя наказывать, правда? Хоть и заблуждается человек в своих благих порывах – все равно нельзя…

– Все верно говоришь. Молодец, Заяц. Горжусь тобой.

– Да чем гордиться-то… Разводом, что ли? Что хорошего в том, что я опять одна останусь…

– Ты не одна. Я всегда рядом. Я это уже говорил тебе, еще повторюсь.

– Не со мной рядом. Ты со своей женой рядом. Кстати, как ты ей объяснил срочный побег из дома? Она сердиться будет, наверное?

– Не будет. Не переживай.

– А я и не переживаю.

– И ты будешь счастливой, Заяц. Обязательно будешь. Обещаю тебе.

– Да как ты можешь мне обещать… Именно ты…

– Потому что я очень хочу этого. Чтобы ты была счастливой. И не смей унывать, слышишь? Ты же девушка-весна! Девушка-солнце! Ну же, улыбнись, Заяц… Все у тебя будет хорошо, вот увидишь…

Когда она вернулась домой, Анны Константиновны уже не было. Ромка встретил ее настороженным взглядом, будто догадывался, что она сейчас ему скажет…

Хотя и впрямь догадывался, он же не глупый. Выслушал ее молча, ни разу не перебил. Только вздохнул горько:

– А я все-таки надеялся, что ты меня полюбишь… Думал, я все сделаю, чтобы это произошло. Не судьба, значит. Видать, любовь стараниями не дается, и если нет ее, то и не выпросишь, и не выслужишь… А на маму ты зла не держи, Зой. Она и впрямь как лучше хотела. Она ведь тоже понимала, как сильно я тебя люблю… А ты меня – нет… Вот и хотела мне как-то помочь, чтобы ты увидела… Поняла, как мы тебя любим…

– Ой, Ромка, ну не надо, прошу тебя! Я без того себя дрянью распоследней чувствую!

– Ладно, не расстраивайся. Понял я все, не дурак. Уйду сейчас. Вещи вот только соберу… Или ты сама собери, я потом зайду…

– Хорошо. Я сама соберу, Ром.

– Хочешь, чтобы я ушел побыстрее, да?

– Ну не надо, Ром… Ну прости ты меня, ради бога…

– Да за что мне тебя прощать? Ты не виновата. Нельзя заставить себя полюбить, как ни старайся. Я ж понимаю. Но все же, Зой… Давай пока не будем с тобой разводиться, ладно? Будем пока мужем и женой, хотя бы формально?

– Зачем, Ром?

– Ну, не знаю… Вдруг ты передумаешь… Вдруг решишь, что моей любви на двоих хватит…

– Не передумаю, Ром.

– Понятно. Ну, тогда я пошел…

– Иди. Анне Константиновне как-нибудь аккуратно все объясни, ладно? Только так объясни, чтобы она поняла… Извинись за меня перед ней…

– Не переживай, найду, что сказать. И не бойся, она не придет и звонить больше тебе не станет. Ничего, переживем как-нибудь.

– Конечно, переживете. Ты лучше себе жену найдешь… Которая тебя любить будет…

– А вот этого не надо говорить, Зой. Не надо мне душу рвать окончательно. Ты же знаешь, что я никого и никогда больше не полюблю.

– Это неправда, Ром. Полюбишь. И не раз. И не два. Жизнь – она долгая. И ты обязательно будешь счастлив, поверь мне. И все, и хватит уже… Уходи наконец… Что мы тут стоим, в прихожей, и мучаем друг друга… Все, уходи!

Закрыла за Ромкой дверь, села тут же в прихожей на низкую скамеечку. На душе кошки скребли. Чтобы как-то отвлечься, встала, побрела в комнату, принялась собирать Ромкины вещи…

Странно все-таки, почему нет ощущения счастливой свободы. Ведь она свободна теперь… Свободна и одинока. Одна, совсем одна… Или одиночество и свобода – это совсем разные ощущения, друг с другом никак не связанные? А может, чувство счастливой свободы потом придет, со временем? Ох, если бы так…

Время шло медленно, и один день был похож на другой. Как под копирку. С утра шла в институт, не пропускала ни одной лекции. Сдала все «хвосты», какие были. К зимней сессии выходила «на ура», вот только настроение никакого «ура» не кричало, а было упадочным и тусклым, как наступивший бесснежный декабрь. Кругом все такое серое и стылое, и вместо праздничного снега была противная ледяная морось.

Да и дома не лучше… Что дома, дома? Четыре стены, да одиночество, да равнодушное бурчание телевизора. Можно, конечно, в гости кого-нибудь позвать… Ту же Ритку… Сразу прибежит, только кликни. Но звать никого не хотелось. Как ни разбавляй одиночество, оно все равно одиночеством останется. И в те места, куда ее Ритка отчаянно приглашает, тоже нет никакой охоты тащиться. Там ведь надо веселой быть, в тех местах. Выпивать надо, тащиться под музыку, расслабляться. А если настроения нет, то никакая выпивка его не добавит. Стало быть, и расслабления не получится. Вот и придется сидеть в веселой Риткиной компании белой вороной… Оно ей надо вообще?

Однажды она принялась рассматривать старые фотографии. Их было довольно много, и мама аккуратно распределяла их по пластиковым альбомчикам и складывала эти альбомчики целыми стопками в шкафу. Вообще, она большая аккуратистка в этом смысле была… Не лень ей было ходить распечатывать эти фотографии на бумаге да потом систематизировать по отдельным темам.

Вот, например, альбомчик из отпуска в Турции. Это они с мамой туда ездили, когда Саши еще не было в их жизни. А вот отпуск на Кипре… А вот в Алуште, в санатории… А эти альбомы уже с Сашей связаны… Вот они все вместе, в походе, в реке купаются. Саша тащит маму за руку в воду, а она на берегу стоит, хохочет…

Да, были тогда счастливые времена. И мама была такая счастливая и помолодевшая, будто заново жить начала. Так мало ей выпало этого полноценного счастья – два года всего. Два года на любовь…

Закрыв альбом, Зоя заплакала, тихо подвывая в прижатые к губам кулаки. Мама, мамочка, прости меня, что я… Что я ненароком отбирала у тебя это счастье… Ведь ты догадывалась обо всем, что со мной происходит, сама перед смертью призналась, что догадывалась… Каково же тебе было носить в себе это знание, любимая моя мамочка… Прости, прости…

Ей снова вспомнился последний их с мамой разговор, во всех подробностях вспомнился. А ведь она забыла совсем, да… Ведь мама ее просила найти того мужчину… Который… Который ей отцом приходится… И что-то говорила про телефон… Найдешь, мол, в записной книжке. Телефон его матери, кажется?