Вера Колочкова - Две Розы [litres]

– Поверил, Паш.

– Да брось… Этак знаешь, каждая баба…

– Она не баба, Паш. Ее Розой зовут. И вообще, я не для того звоню… Я завтра утром приеду, Паш. Остановлюсь у вас с Танькой, можно?

– Да чего спрашиваешь-то… Конечно, можно. Даже без лишних вопросов можно. Когда тебя ждать-то утром? Мы с Танькой в половине восьмого на работу уходим… Давай я ключи у соседки оставлю, ладно? Ты ее знаешь, такая грымза старая, Раисой Степановной зовут… Она еще у подъезда все время сидит на лавочке…

– Хорошо, Пашка, я понял. Значит, ключи у соседки… До встречи, Паш!

– Давай, Гришка, ждем… И все-таки ты погорячился, по-моему…

– Все, Паш, закрыли тему. До встречи!

Роза Федоровна сидела за кухонным столом, перебирала гречку. В квартире было тихо – Маргаритка спала на балконе, Роза ушла в магазин за молоком. Еще и в аптеку должна была зайти, потому как запас лекарств у Розы Федоровны почти закончился. Особенно быстро «ушел» любимый корвалол, последние дни она частенько к нему прикладывалась. Роза даже удивлялась слегка и укоряла ее шутливо:

– Бабушка, ты скоро зависимой от корвалола станешь, как наркоманка… Тебя беспокоит что-то, да? Может, лучше к врачу сходишь?

– Нет, не надо мне к врачу, Розочка. А корвалол меня успокаивает, я хоть заснуть могу… И нервничаю меньше…

– А чего ты нервничаешь, бабушка? Есть какая-то причина? Так ты скажи мне, в себе не держи… А если не хочешь мне, так тете Лиде с тетей Лизой расскажи. Нельзя в себе держать, бабушка, это вредно!

– Да нет никакой причины, что ты…

– А почему тогда корвалол литрами пьешь?

– Ну, уж и литрами… Скажешь тоже… Другие вон и больше прикладываются, и ничего! А я свою норму соблюдаю, не бойся.

– И все же, бабушка… Что-то тебя очень беспокоит последнее время, я же вижу!

– Ну все, хватит о пустяках болтать… Сходи лучше в магазин, молока купи. Я хотела чаю попить, а молока нет! Ты же знаешь, я люблю с молоком…

Не могла Роза Федоровна все рассказать Розе. И Лидочке с Лизочкой не могла. Потому что чувствовала себя почти преступницей после того, как опустила то самое письмо в почтовый ящик. Наверное, нельзя было этого делать, наверное, надо было Розе сказать… Но как скажешь, если заранее знаешь, что она ответит? А вдруг так обидится, что прежних доверительных отношений меж ними уже и не будет? Придется ведь еще и рассказать, каким способом Роза Федоровна тот заветный адресок раздобыла… Что ходила к знакомым этого самого Григория Ильинского, выпрашивала, чуть в ноги не падала…

Нет. Не хочется про это рассказывать. И в то же время на сердце так неспокойно – что дальше-то будет? Наверное, этот Григорий Ильинский уже получил ее письмо… Или не получил… Может, жена упредила его да первой письмо из почтового ящика вытащила, и теперь у Григория Ильинского в семье большие неприятности… Может, надо было все же ему позвонить? Набраться смелости да позвонить? А она смалодушничала – письмо решила отправить… Такие-то трусость да нерешительность до греха и доводят, будь они неладны!

Роза Федоровна вздохнула и вновь сосредоточилась на гречке. Хорошее занятие, отвлекает от дурных мыслей своей монотонностью. И денек за окном хороший, спокойный. Ветерок ласково колышет занавеску на окне… И сосед, слышно, снова включил ту самую песню Розенбаума про еврейского портного…

Звонок в дверь прервал ее мысли, и она застыла на месте, испуганно схватившись за сердце. Кто это может быть? Розочка в дверь звонить бы не стала, у нее ключи есть… Она ж знает, что Маргаритка спит… А Лидочка или Лизочка сначала бы позвонили, предупредили, что в гости зайдут…

Звонок повторился, и сердце опять бешено забилось. Надо идти открывать. Иначе Маргаритка проснется…

Роза Федоровна встала со стула, чувствуя, какими непослушными стали ноги. С трудом добрела до двери, открыла…

Перед ней стоял незнакомый мужчина. Молодой. Очень симпатичный. Она даже не стала спрашивать, кто он. Сразу поняла кто. И тихо проговорила, даже изобразив на лице приветливую улыбку:

– Здравствуйте, Григорий… Вы ведь Григорий, правильно? Заходите…

– Здравствуйте, Роза Федоровна. Вы ведь Роза Федоровна, тоже правильно?

– Да, правильно. Это я вам письмо написала. Значит, вы его все-таки получили…

– Да, получил.

Гость перешагнул порог, огляделся. И глянул на Розу Федоровну осторожно, и она догадалась, о чем он хочет спросить…

– А Розы дома нет, Григорий. Она в магазин ушла. Потом еще в аптеку… Да вы проходите, проходите на кухню! Только громко не разговаривайте, пожалуйста, на балконе Маргаритка спит… Проходите…

Он послушно последовал за ней на кухню, но в дверях вдруг остановился, спросил тихо:

– А можно я посмотрю?

– Чего посмотрю? – в недоумении переспросила Роза Федоровна и тут же сообразила – не чего, а кого… Он же на Маргаритку глянуть хочет, это ж понятно… Как-никак отец… И это очень хорошо даже, что он первым делом про Маргаритку заговорил…

– Конечно, можно! – откликнулась она радостно. – Идите на балкон через комнату! Она на балконе спит… Там на коляске занавеска легкая накинута, вы ее приоткройте слегка… Да потом на кухню возвращайтесь, а я пока чайник поставлю…

Он повернулся молча, тихо пошел в комнату, где был балкон. Розе Федоровне показалось, что пробыл там очень долго. И чайник успел вскипеть… Надо было доставать чашки да накрывать на стол, а она все не могла встать со стула. Сидела, прислушивалась… И соображала лихорадочно, с чего начать разговор с гостем.

Или не надо начинать никакого разговора? О чем говорить-то? Теперь уж сам пусть решает, что да как… А она свое дело сделала, дала ему знать о Маргаритке. А дальше пусть идет, как идет… Теперь уж назад ничего не воротишь…

Вот только как Розочке все объяснить, а? Ведь объяснять придется, она вот-вот придет… Или тоже ничего объяснять не надо, все на самотек пустить? Ведь приехал же этот Григорий Ильинский, значит, ему не все равно… Другой бы порвал письмо да не объявился и жил бы себе дальше, а этот, видать, не такой…

Когда Григорий появился в дверях кухни, она мельком глянула в его лицо, пытаясь определить, какие чувства его посетили. Ведь посетили же какие-то, не каждый ведь день человек узнает, что у него где-то есть дочь, а потом еще и в личико ее заглядывает…

Впрочем, никаких особенных чувств на лице Григория написано не было. А чего она хотела-то? Чтобы он прослезился от умиления? Может, он вообще человек очень сдержанный, это Григорий Ильинский?

– Вы к чаю пирог с капустой будете, Григорий? Он свежий, я утром пекла…

– Буду, конечно. Я очень люблю пирог с капустой. И зовите меня просто Гришей, Роза Федоровна. И можно на «ты», так проще будет.