Уинтер Реншоу - P.S. I Dare You. Я бросаю тебе вызов

– Как благородно!

– Я останусь здесь всего на несколько дней, – продолжаю я, – но ты вернешься туда вместе со мной. А если не сможешь, то я буду приезжать сюда каждые выходные. Мы придумаем какую-нибудь схему, но обещаю тебе, Аэрин, что расстояние между нами будет наименьшей из твоих забот.

– Ты говоришь как человек, который знает, чего хочет.

Должно быть, это во мне проснулось наследие Уэллсов – к добру или к худу.

– Ты едва знакома со мной, но уже знаешь обо мне одну из самых важных вещей, – отмечаю я.

– А чего еще я о тебе не знаю? – хмыкает она, и глаза ее блестят. – Погоди, не отвечай… по крайней мере, пока.

Смею ли я предполагать, что она намерена принять неизвестность? Приключение, в которое мы намерены пуститься?

– Я и не собирался, – говорю я.

Аэрин одаривает меня легким тычком в плечо, потом ее рука ложится мне на затылок. Вдыхая терпко-сладкий запах ее возбуждения, смешанный с ароматом жасмина, исходящим от ее теплой кожи, я понимаю, что это не рай, но нечто весьма близкое к нему.

– Я хочу завтра свозить тебя кое-куда, – говорит она, задумчиво поджимая губы.

– Ладно… и куда же?

– Я хочу познакомить тебя со своими родителями.

В обычных обстоятельствах я мгновенно подавился бы словами, начал бы искать ближайший выход и придумывать повод для бегства, которое уберегло бы меня от такого решительного шага.

Мы садимся на краю постели, Аэрин кладет руку мне на плечо, потом трется об него щекой.

– Прежде, чем ты запаникуешь… – начинает она.

– Я не паникую, – я поворачиваюсь к ней.

– Прежде, чем я тебя отпугну…

– Мне не страшно. – Я пожимаю плечами.

– Я хочу, чтобы ты увидел, откуда я такая появилась, – объясняет она. – Я никогда никого не приводила в свой родной дом. Я никогда никого не представляла своим родителям. Мне просто кажется: если ты сможешь принять мое прошлое, то сможешь принять и мое будущее. Сможешь принять меня.

– Аэрин… я принял тебя в ту же минуту, как ты врезалась в меня и пролила кофе на свою блузку.

Выражение ее лица делается менее напряженным, она чуть придвигается ко мне.

– Серьезно?

– Нет. Тогда я не знал, кто ты такая.

– Колдер… – она складывает руки на груди, хотя я не знаю, не дразнит ли она меня своей показной чопорностью.

– Ну, хорошо, – я притворяюсь, будто закатываю глаза. – Это я врезался в тебя. Я выходил из кабинета отца, не обращая внимания, куда иду, и из-за меня ты пролила кофе. Я искренне прошу прощения за это.

– Спасибо, – она улыбается, выпрямляет спину и опускает руки, потом делает медленный вдох и выдыхает. – Это было так трудно?

«Ты не представляешь, насколько…»

Выставить себя неуклюжим болваном перед красивой женщиной в один из худших дней моей жизни – это уязвило мое самолюбие настолько, что я наотрез отказывался признать это своей виной.

Я привлекаю Аэрин к себе на колени и сплетаю пальцы с ее пальцами. Извиниться было тяжело, но еще тяжелее смотреть на нее и не взять ее прямо здесь и сейчас – настолько сильно возбуждает меня ее вид.

– Я адски хочу тебя, – я целую ее шею и дергаю за подол ее футболки, задирая его повыше. – И не могу ждать больше ни минуты.

Она ерзает у меня на коленях, ее промежность трется о выпуклость под моими джинсами.

– Тогда я вся твоя. Ты заполучил меня, Колдер, – самые сладкие губы, которые я когда-либо пробовал на вкус, шепчут самые сладкие слова, которые я когда-либо слышал.

Пять лет спустя

– Ты не знаешь, трехлеток учат играть в футбол? – спрашиваю я у жены, пока она нарезает клубнику и бананы для нашего маленького сына Холдена. Она подмигивает мне.

– Знаю. А ты знаешь, что нашему сыну только следующей весной исполнится три года?

– И зачем тебе понадобилось об этом напоминать, если я и так отлично знаю о том, что нашему сыну исполнится три года третьего апреля в следующем году? – отзываюсь я небрежным тоном. Она подходит к кухонному столу с тарелкой нарезанных фруктов в руке, шутливо бьет меня по плечу, потом наклоняется и целует меня в макушку.

Наш сын – точная копия меня в том же возрасте, с густой пышной шевелюрой и озорными медово-карими глазами, – машет руками, потом сгребает с тарелки горсть банановых ломтиков и сует их в рот с таким видом, словно это его последняя трапеза в жизни.

Этому он научился не от меня. За это надо благодарить его дядюшку Раша.

– Я просто хочу сказать: дай ему пока что побыть двухлетним, милый, – моя жена хихикает, и я не спрашиваю, что смешного она в этом находит. Я и так знаю. Она считает, что я изо всех сил пытаюсь быть суперпапочкой, но пытаюсь на самый лучший лад.

Я и не знал, как сильно хотел стать отцом… до тех пор, когда она как-то утром в воскресенье не разбудила меня со слезами на глазах и с невероятно испуганным выражением лица, после чего протянула мне маленькую белую палочку. Сначала я был сбит с толку, наполовину считая, что я еще сплю, а наполовину гадая, что же ее так напугало, но потом она произнесла слова, которые навсегда изменили курс нашей жизни: «Колдер, я беременна».

Мы даже не пытались. Мы говорили о том, чтобы попытаться. Большая разница.

Оказывается, в то утро она поняла, что задержка у нее длится уже две недели, после чего оставила меня мирно спать, а сама понеслась в ближайший магазин за тестами.

Я привлек ее к себе, вдохнул сладкий запах духов, исходящий от ее теплой кожи, и ощутил, что она дрожит в моих объятиях. Всего за неделю до этого мы решили, что определенно хотим семью – большую семью, – но намеревались подождать еще пару лет. Аэрин все еще расширяла свой бизнес и только что наняла четырех новых служащих, а я только что основал фонд «Объединение Гвинет», целью которого была помощь тем, кто пострадал от применения некачественного медицинского оборудования и их семьям.

– Почему ты плачешь? – прошептал я ей на ухо, крепче прижимая ее к себе. – Это отличная новость.

Она отстранилась, утирая глаза тыльной стороной кисти.

– Правда? Ты не разочарован?

Я засмеялся, смахивая с ее лица темные пряди волос.

– Изумлен – да. Думаю о том, как это повлияет на мой двухлетний план – да. Гадаю, как мы назовем ребенка, потому что у нас практически во всем разные вкусы, – именно так. Разочарован? Ни за что.

Я погладил ее по щеке, а потом поцеловал невероятно сладкие губы женщины, с которой всего за год до того обменялся брачными клятвами.

Через семь месяцев после того дня у нас родился мальчик – Холден Джеймс Уэллс. Мы решили прервать цепь Колдеров Уэллсов и не называть его ни в чью честь. Для нас было важно, чтобы он был человеком сам по себе, а не рос в тени тезок, живших до него.

– О чем ты думаешь? – Аэрин садится напротив меня и сына и подпирает щеку ладонью.