Татьяна Воронцова - Тени утренней росы [litres]

– Хорошего воспитания? – Он кашлянул, пряча улыбку. – Вообще-то это называется по-другому.

– И как же?

– Ханжество.

Жаль, я не видела его лица, когда он произносил это слово. А может, и хорошо, что не видела, иначе непременно вцепилась бы ногтями. Глядя на дорогу через лобовое стекло, я мысленно сосчитала до десяти и только после этого заговорила:

– Послушай, если ты собираешься продолжать в том же духе, разумнее будет закончить все прямо сейчас. Пока мы еще не…

Я запнулась, подыскивая подходящий эвфемизм для обозначения того единственного, чем мы еще не занимались вместе.

– …не зашли слишком далеко? – услужливо подсказал Нейл.

– Вот-вот.

– А почему ты этого боишься? И что такое, по-твоему, «слишком далеко»?

– Ты знаешь.

– Дай подумать. Ага… вероятно, секс. Ты, как и большая часть населения нашей отсталой планеты, придаешь этому слишком большое значение. Неоправданно большое. Тогда как секс, точнее, совокупление двух особей противоположного пола – всего лишь физиологический акт, затрагивающий, правда, и ментальную, и эмоциональную сферы, но при этом продолжающий оставаться физиологическим актом и ничем более. – Я хотела прервать его, но он с силой сжал рукой мое колено и подался ко мне всем телом, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Слушай, Элена, мы вместе уже две недели. За это время я узнал тебя лучше, чем некоторых за целую жизнь. И ты считаешь, что ничего особенного не произошло? Скажи, ты на полном серьезе так считаешь? Что еще не поздно прикинуться незнакомцами, абсолютно чужими людьми? Только потому, что мы еще не ложились в одну постель. А что изменится после того, как ляжем? Объясни мне, бога ради, что изменится? Мы вдруг станем другими? Близкими, любящими, родными… Из-за чего? Из-за того, что моя сперма попадет в твое влагалище? Только это и имеет значение, да? Только это и делает людей…

Я ударила по тормозам так, что его швырнуло на панель приборов. Остановилась у обочины.

– Вон отсюда. Вылезай из машины и добирайся как знаешь.

Ему потребовалась минута, чтобы прийти в себя. С тайным злорадством я отметила, что на лбу у него заблестели мелкие капельки пота. Но голос остался ровным.

– Ты забыла, дорогая, что мой мотоцикл находится в твоем гараже.

– Тогда заткнись и сиди молча.

– Как скажешь.

Я снова выехала на дорогу.

– И прекрати курить. Мне надоел этот запах в салоне.

– Слушаюсь.

Сидеть без движения, не разговаривать и даже не курить было, как мне кажется, нелегко, но Нейл держался. Моя стервозность проявила себя в полной мере, и все же пришлось признать, в его лице я обрела достойного противника – упрямого, злопамятного, красноречивого, изобретательного.

– До завтра? – спросил он, выкатывая мотоцикл из гаража.

Я полюбовалась его стройной фигурой, тонкими, изысканными чертами лица. Породистый мальчик, но слишком много хлопот.

– Извини, Нейл. Я больше не хочу встречаться с тобой. Спасибо за все.

Он уже сидел на своем мустанге, готовый стартовать, но, услышав эти слова, замер, упираясь каблуками в землю, глядя на меня немигающим взглядом.

– Попробуй еще раз, Элена.

– О чем ты?

– Попробуй встретиться со мной еще раз, – попросил он шепотом.

Я нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– Нет, Нейл. Все это бесполезно.

– Предпочитаешь лить слезы над убежавшим молоком?

– Что ты имеешь в виду? – немедленно ощетинилась я.

– Твое прошлое. Твоего бывшего мужа, который многие годы был гарантом твоего безоблачного счастья.

Ни разу в жизни я не била человека по лицу. Не знаю, как это делается, и не представляю, что может вынудить меня совершить столь чудовищный поступок.

Но кулаком в солнечное сплетение я ему все-таки врезала. Он поймал мою руку и рывком подтянул меня к себе.

– Стой спокойно, Элена. Я не хочу делать тебе больно.

– Пусти!

– Нет, пока не выслушаешь. Сколько можно оплакивать свои вымышленные потери? Ты красивая, здоровая, умная женщина…

Заткнись! Мне хотелось завизжать. Заткнись-заткнись-заткнись!.. К счастью, я понимала, что буду выглядеть как дура (каковой, скорее всего, и являлась, вопреки его убеждению), поэтому ограничилась злобным ударом каблука по его щиколотке.

Не меняясь в лице, он до хруста сжал мои пальцы.

– Хочешь еще? Я ведь предупреждал.

– Ч-черт, – прошипела я сквозь зубы. – Я это запомню, учти.

Усмехнувшись, он разжал пальцы и оттолкнул меня.

– Так-то лучше.

Эта скрытая превосходящая сила – вот что всегда застает меня врасплох. Я забываю о том, что мужчина – любой мужчина – по определению сильнее физически.

– И перестань, наконец, лелеять свои несчастья. Пора уже отправить весь этот хлам на помойку.

Я уже взялась за калитку, но тут остановилась как вкопанная.

К чему тащить за собой весь этот хлам?

Боже, я не ослышалась? Тот демон из сна…

– Нейл, – спросила я еле слышно, – ты что-нибудь знаешь об Инанне?

– Конечно. Вечером позвоню тебе и расскажу.

– …и вот она облачилась в королевские одежды, готовая войти в страну, из которой нет возврата, в мир смерти и тьмы, где правит ее сестра и ее враг, богиня Эрешкигаль. Опасаясь, что сестра может убить или пленить ее, Инанна велела своему посланнику Ниншубуру ждать три дня, после чего отправляться к остальным богам и просить их о помощи. Спустившись в нижний мир, она приблизилась к замку, у ворот которого ее встретил привратник и спросил, кто она и зачем пришла. «Я царица небес – того места, где восходит солнце». – «Если ты царица небес, то зачем явилась ты сюда – в страну, из которой нет возврата?» Инанна ответила, что пришла поприсутствовать на церемонии похорон мужа своей сестры, господина Гугаланны, и привратник попросил ее подождать, пока он доложит об этом Эрешкигаль. Ему было велено отворить перед царицей небес семь врат, но согласно обычаю перед каждыми вратами снимать с нее часть одежд. Итак, перед первыми вратами была снята шугурра, «корона равнины», с ее головы. Перед вторыми вратами был взят у нее жезл из лазурита. Перед третьими вратами с шеи было снято ожерелье из лазурита. Перед четвертыми вратами с груди были сняты сверкающие каменья. Перед пятыми вратами с руки было снято золотое кольцо. Перед шестыми вратами с груди был снят королевский нагрудник. Перед седьмыми вратами все одежды пресветлой госпожи были сняты с ее тела. Обнаженную, ее подвели к трону Эрешкигаль…

Сама не знаю, что именно в облике или характере этого парня пробудило мою годами пребывавшую в состоянии летаргии врожденную кровожадность. Глядя на его гибкое худощавое тело, простертое на пляжном полотенце или прямо на земле где-нибудь в горах, я часто предавалась фантазиям, которые служили ширмой для моих тайных предосудительных желаний: о греческих юношах, растерзанных вакханками; о царских сыновьях, похищенных и проданных в рабство; о пленных воинах-чужеземцах, чья кровь веками проливалась на алтарь Великой Богини, Матери всего сущего.