Владимир Полуботко - Латинист и его женщины

— Ты должна меня извинить, Зиночка, но мне ничего не приходит в голову. Я отупел от этой своей латыни и не знаю, чем могу тебе помочь в твоей ситуации.

— А я знаю чем!

— Чем — скажи!

— Ты должен дописать то, что начал.

— Я думал, ты сейчас скажешь: ты должен срочно переспать со мною. А я, оказывается, должен что-то там дописать. Это ты историю своей жизни имеешь в виду?

— Да.

— Но ведь я и так написал всё, что ты мне рассказала. Разве что не придумал того продолжения о счастливом будущем, которое ты заказывала. А так — всё исполнено. Если хочешь, я в таком виде отошлю эту писанину в Питер или в Москву — там есть два-три журнала, с главными редакторами которых я поддерживаю отношения.

— Да, хочу! И пусть печатают! Но я тебе ещё не всё рассказала про себя. Я хочу, чтобы ты написал всё, как было. Без пропусков и по-честному.

— И тогда — все прочтут и узнают, какая ты дура.

— Ну вот и пусть!

— Это что — будет какое-то публичное покаяние?

— Вовсе нет. Мне все не важны. Мне важен только один. Тот, который услышит меня. Я знаю: он меня любит, и он меня не бросит!

— Я так понимаю, ты имеешь в виду Господа Бога?

— Да! И ты не смейся!

— А я и не смеюсь.

— Я знаю, что ты, хотя и посмеиваешься надо мной, но зла мне не желаешь, — сказала Зинаида, подходя ко мне всё ближе и ближе. — Ты там напишешь про моё будущее — чтобы мой Лёнечка всегда был рядом со мною, чтобы не приходил ко мне дважды в неделю, а чтобы женился на мне. И чтобы мы с ним жили хорошо, богато… Вот когда всё это напишешь, вот тогда и посылай.

— Не подходи ближе! — закричал я. — Держись от меня на расстоянии!

— Это почему же? — удивилась Зинаида и, ломая невидимое зеркало, подсела на широкий и мягкий подлокотник моего кресла. — Ты — добрый! Ты расскажешь про меня правильно, и тебя Господь услышит!..

Я перестал улыбаться и смутился.

— Зиночка, это большая ответственность. Дай мне сперва разобраться с самим собою.

— Ну при чём здесь ты? Речь идёт обо мне!

— Но если я и напишу такое ходатайство перед Господом Богом, то основным его героем буду всё-таки я, а не ты.

— Я ничего не понимаю: ну с какой стати там будешь ты? Кто ты такой в моей жизни? Ведь когда ты писал книгу по заказу того среднеазиатского феодала, ты не упоминал о себе?

— Не упоминал, — согласился я. — Я просто написал то, что он мне велел и ничего больше.

— Ну вот и сейчас — твоё дело написать обо мне и ничего больше!

— Но я же тебе не какой-нибудь чернорабочий или там служащий по доставке корреспонденции в надлежащие инстанции. И потом пойми простую вещь: я не обязан.

— Ты у меня безотказный, — Зиночка ласково погладила меня по голове. — Мой ты рыженький… Ты — обязан. И ты — напишешь. И Господь услышит тебя. И тогда всё в моей жизни будет хорошо. Я так хочу. И будет так.

Намотанная на голове тяжеленная светло-русая коса не удержалась на своих заколках и соскочила вниз, ударившись об меня. Я подержал её в руке — ну просто канат какой-то.

— У меня такое впечатление, что ты просто меня используешь.

— Да, использую. — Зинаида взяла свою косу и обмотала мне вокруг шеи. — А тебе что — жалко, что я буду счастлива? У тебя так Валентина есть! Красивая — бюст один чего стоит! И молодая! А у неё — есть ты!.. А я так что же — и не имею права на счастье?

Я подумал: «Хорошенькое счастье! От меня, как от последнего идиота, ушла жена; моя Валентина до встречи со мною потеряла на войне мужа и ребёнка! И сейчас — у меня никаких перспектив, беспросветная бедность!..» Вслух же я сказал:

— Иногда ты мне просто отвратительна.

— Ты мне это уже много раз говорил. Но кто ты такой, чтобы судить меня?

— Наверно же кто-то, если ты доверяешь мне столь ответственное поручение — замолвить за тебя словечко перед Господом Богом.

— Миленький, не обольщайся слишком сильно на свой счёт! — Зинаида отмотала назад свой канат и встала с моего кресла. Хлестнула меня концом каната по шее. Как плёткой. Хотя и не больно. — Ты просто дан мне Господом в утешение. Это он послал тебя ко мне, а не ты сам пришёл. Вот и всё.

— Ну допустим, — сказал я. — А для чего тогда Господь дал мне — тебя? С какою целью он тебя подослал ко мне?

— А я тебе дана им в наказание! — и опять — удар плётки. Лёгкий, символический, но — удар.

У меня аж дух перехватило от этих её слов и от этой её плётки. Нет, всё-таки так: или психопатка, или сволочуга! Tertium non datur!..

— О чём ты сейчас думаешь?

— Думаю о том, что должен держаться достойно и быть выше твоей глупости и низости.

— Вечно ты меня оскорбляешь! Тебе бы только обижать меня!.. Ты должен заступаться за меня, ты должен поддерживать меня духовно, а ты вечно потешаешься надо мною, над моим горем!

«Спокойно, — подумал я. — Никаких зеркал я больше не буду возводить между нами. Я ничего не боюсь. А встать и уйти — это может любой дурак. — Так же, как и двинуть по морде — это может любой хам. Женщина и впрямь в беде. И я должен ей помочь, хотя бы только потому, что на моём месте любой другой ни за что бы в жизни не позволил обращаться так с собою. А я должен поступать не так, как все. Это я люблю — делать не так, как все».

— Я готов, — спокойно сказал я.

— Ой, какой ты у меня молодец! — обрадовалась Зиночка и вся аж просветлела лицом, а потом и вовсе — чмокнула меня в щёку.

— Это не по правилам, — сказал я, отстраняясь.

— А у меня — свои правила! Захотела — и поцеловала! А захочу — и будешь ты у меня сейчас, вместо Лёнчика. И никуда ты от меня не денешься, стоит мне только захотеть!

— Дурочка, — сказал я. — Разве можно так — похваляться своим могуществом?

— Можно! Меня бог любит!

Я не ответил и подумал ещё и вот о чём: рано или поздно я съеду с этой квартиры и поселюсь с Валентиной в доме у тёти Нюси. Через неделю, через месяц, через два это неизбежно должно случиться. Я уже решился, а Валентину и спрашивать не буду — она сделает так, как я захочу. Сюда переселю её мать, чтоб не мучилась на старости лет в общаге, а сам попытаюсь устроить новую семью на новом месте. Уже сейчас есть признаки того, что моя Валентина забеременела. Вот как только это дело подтвердится, вот так тут же соберусь и съеду отсюда. Возьму компьютер и книги, и тогда — прощай, Зиночка!.. Стало быть, надо поторапливаться с писаниной.

— Ну о чём ты всё думаешь и думаешь?

— На чём мы тогда остановились? — спросил я.

— Разве я помню — на чём? Ведь я даже не читала того, что ты там написал.

— Вспомнил. Я остановился на твоей не совсем понятной поездке на Кавказ. По прежней твоей версии ты туда приехала, заболела, тебя там кто-то приютил у себя, потом ты превратилась в добросовестную курортницу и, хорошо отдохнув и расплатившись за квартиру, ты уехала назад в Ростов. И ни в какую Абхазию, ни к каким своим бывшим друзьям ты не заезжала? Так всё было?