Ульяна Соболева - Краденое счастье. Книга 2

До боли в суставах хочется схватить ее за горло и вытрясти правду. Но внутри просыпается то самое чёрное, что жило всегда. Правда от нее уже не интересна. Арманд хочет найти свою правду. Ту, что от него скрыли. Выдрать ее наружу, выковырять с кровью.

Восторг исчез, по венам разливается разочарование. И нет ничего настоящего… Все картонное, бумажное, песочное. Хорошо не может быть долго. Всему хорошему приходит конец.

А плохое множится в геометрической прогрессии. Какие-то мелкие настораживающие штрихи, неуловимые детали, вдруг складывающиеся в половинчатый пазл и начинающие сводить с ума.

Нина ушла с Мати гулять, а он вошел в ее комнату… Обыскал ящики, сумку, шкафчики. Ничего подозрительного. Все эти вещи они купили с ней вместе. Он купил ей, чтобы видеть ее красоту в достойном обрамлении.

Зашел в ванну… Долго смотрел в зеркало на свое отражение. У женщин есть много причин лгать. И они не обязательно ужасны.

У нее ведь была личная жизнь и до него. Были другие мужчины. Она тоже знает о нем далеко не все.

Опустил взгляд на раковину и отвернулся, чтобы выйти, но вдруг остановился. Пока еще не понял, что именно его остановило. Потом сделал шаг к раковине и взял в руку расческу. Снял один волос, затем другой, посмотрел на свету — корешок на одну фалангу мизинца имеет совсем другой цвет. Не черный. Каштановый с рыжеватым оттенком. Протянул руку к очкам… и зачем-то надел их на переносицу и тут же вздрогнул. Снял и снова надел. И снова снял. Какого хрена?! Что за… Он не понимал, что сейчас происходит, но ничего не изменилось, что в очках, что без них Альварес видел одинаково. Обычные стекла. Не увеличивают и не уменьшают. Тогда зачем они ей? Эти сраные очки? Волосы, хрен с ними. Все женщины красят волосы… но очки, которые ничего не меняют, уже нонсенс. Бутафория. Как декорации на спектакле. Что еще в ней является костюмом?

Вернулся к сумочке и достал ее паспорт. Долго и внимательно изучал. Положил обратно. Какое-то время сидел на ее кровати, обхватив голову и смотрел перед собой.

Как интересно… обычно женщины хотят выглядеть лучше, красивее, соблазнительней, но не она… Такое впечатление, что Нина стремится выглядеть хуже. Как будто что-то прячет. И Альваресу нужно знать, что именно она прячет под поддельной внешностью или даже личностью.

Сделать дубликат ключа не составило труда.

Какие-то полчаса, и ключ уже лежал у Альвареса в кармане. Обжигал через ткань, словно горящий уголь.

— Что с тобой?

Кладет голову на плечо, гладит по груди, а его передергивает, и ощущение мерзкое. Хочется обнять ее, хочется притянуть к себе, а перед глазами дом этот, расческа, очки.

— Так просто, о суде думаю.

— А что суд? Тебя оправдают. Ты разве сомневаешься?

Приподнялась и провела костяшками пальцев по его щеке.

— Думаешь?

— Уверена. Это же ты. Арманд Альварес. Звезда. Самый красивый спортсмен в мире! Самый красивый мужчина в моей жизни!

И у него сдают нервы, они просто рвутся, как натянутые до предела канаты. Он переворачивает ее на спину, нависая сверху.

— Куда ты ездила? Не к Джону… я знаю, что не к нему. Где ты была, Нина?

Смотрит прямо в душу, не моргая. Ресницы длинные подрагивают слегка, и он видит в ее глазах свое отражение. Бледный, дерганый, сожравший себя за несколько дней молчания.

— Ты следил за мной?

Упирается руками ему в плечи.

— Да… я поехал следом. Я хотел убедиться, что ты уйдешь от него… Но какая на хрен разница, если ты поехала не к нему. Что это за дом? Кто там живет?

Вырвалась из его рук, встала с постели совершенно голая, набросила на плечи тонкий халат, отошла к окну. И она уже давно не кажется Арманду угловатой, невзрачно серой мышью. Нет. Ее походка, осанка, ее безупречное тело вылеплены как будто из фарфора. Она сама грация, она изыскана, воспитана. Или он настолько на ней помешан, что не видит больше ни одного изъяна.

— Я хочу знать, где ты была?!

— А я не хочу тебе отвечать!

Заявила нагло и принялась одеваться. Вначале его как-то не задело, вначале просто смотрел, как натягивает на себя трусики, как застегивает лифчик. Хочет уйти из спальни… Ни хрена. Отмолчаться не выйдет. Не в этот раз. Встал с кровати, натянув трусы и штаны, пошел следом за ней.

— Это не ответ.

— Это ответ человеку, который решил, что имеет право следить за мной!

Схватил ее за руку, но она выскользнула, как змея. В такие моменты у него все дергалось внутри. Как будто все и есть ненастоящее, как будто он себе что-то придумал и периодически видит настоящую картину сквозь нарисованную матрицу красивой нереальности.

— Ты живешь со мной, спишь со мной… я доверил тебе своего сына!

— И что?

Вошла в свою комнату, достала дорожную сумку и принялась скидывать в нее вещи. И у него темнеет перед глазами, становится больно дышать. От одной мысли, что сейчас уйдет, бросает в холодный пот. Отобрал сумку и швырнул в сторону, сильно тряхнул ее за плечи.

— Я хочу знать, кто ты. Я хочу понять, где ты бываешь.

— Спроси!

— Я спрашивал!

— Плохо спрашивал!

Сдавил ее руки сильнее.

— Скажи мне, Нина! Что это за дом? Что ты там делала?

— Я когда-то там работала. Ребенок умер. Я ездила забрать некоторые свои вещи.

Злость, ревность и отчаяние медленно схлынули. Как будто кто-то выключал в нем ярость поэтапно. Смотрел ей в лицо, в глаза, выискивая ложь и не находил. Смотрит открыто, дерзко, с вызовом. Уверена в своей правоте.

— Почему не сказала, что поедешь за вещами?

Отпускало, и дышать становилось все легче.

«Я знал, что она не лжет… знал, что есть причина… знал, бл*!»

— Потому что не говорила о том, что работала там….

— Почему не говорила?

— Ребенок умер… это не то, что хочется рассказывать новому работодателю.

Хватка постепенно ослабла, пальцы разжались. Камень превратился в пух, и он вздохнул полной грудью, легкие раскрылись, жадно захватывая недостающий кислород. И все? А он накрутил себя, придумал всякие глупости, всякий бред. Идиот. Какой же он идиот.

— Очки… зачем тебе очки из простых стекол?

— Я прочла, что люди в очках внушают больше доверия. Что еще? В чем еще ты меня обвинишь?

От облегчения расхохотался. Громко, раскатисто. Насильно сгреб ее в объятия, она сопротивлялась, вырывалась, била его по груди, но он удержал. Сдавил, втиснул в себя так, что услышал хруст костей.

— Нина… посмотри на меня. Посмотри. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы у нас навсегда. Жениться хочу на тебе. Хочу, чтоб ты стала для Мати второй мамой… если не первой. Ты согласна? Выйдешь за меня?

Она перестала биться в его руках, замерла, упираясь лбом ему в грудь. Тяжело дышит. Он видит, как судорожно приподнимаются и опадают ее плечи.