Татьяна Тронина - Изгнание Раи

– Да, давно. Ее иногда перепечатывают, книги выходят, мне кое-что платят как наследнице.

– Муж? Дети?

– Муж умер, я вдова, Данечка. У меня сынок, Елистрат, и он… ну, он не очень здоров. Ему шесть, но это славный мальчишка… – Она улыбнулась так, словно собиралась заплакать.

У Богдана сжалось сердце. Инстинктивно он ожидал чего-то подобного. Мама всегда опасалась Маши, говорила, что та – тридцать три несчастья, и от таких людей надо быть подальше. Помнится, в детстве и юности Маша вечно чем-то болела, ломала руки и ноги, у нее носом то и дело шла кровь, она вечно все теряла и сама терялась в череде почти ежедневных неприятностей…

– Ты все там же живешь?

– Ну как сказать… Мама мне в свое время купила квартиру. А ту, в которой мы жили с мамой, пришлось продать.

– Жалко, – вырвалось у Богдана.

– Не то слово. Столько комнат… Если помнишь, ее дедушке дали от Союза писателей где-то в 60-е годы прошлого века. У нас вся семья – писатели, одна я не пойми кто.

– Ты работаешь? – спросил Богдан.

– Нет. Ну какой из меня работник сейчас… – пожала она узкими плечами, отпивая из чашки. – Даня… ты меня вспоминал? – вдруг подняла она голову.

– Да.

– Ты жалеешь, что мы расстались?

– Теперь нет.

– А я все время жалею, каждый день жалею. Почему мы расстались, ты помнишь?

– Потому что мы все время ссорились… – Он вздохнул, наклонил голову, потом засмеялся. Хотел добавить: «Потому что мне все время приходилось спасать тебя!», но не стал это говорить – слишком жестоко бы прозвучало. «Но это правда. Я всех старался спасти. Машу, Варю, Люду. Все, что было у меня, – это не про любовь, оказывается. Совсем не про любовь, мама оказалась права… Она говорила мне б этом, а я не хотел ее слушать. Она мне говорила – думай о счастье для себя, а не о счастье для других. А мне это казалось так низко – думать о себе. Я хотел изменить мир к лучшему, я хотел сделать людей счастливыми… Это так благородно и красиво. Но правда в том, что никого насильно не осчастливишь, – только ты сам себя. И если каждый позаботится о своем счастье, то и мир станет лучше. Наверное, все беды в мире, войны и революции – от желания сделать мир лучше и дать людям счастье. А счастье нельзя взять или дать. Счастье – это дар».

– Мама написала повесть о нас. О тебе и обо мне. По нему даже фильм собираются снять, – улыбнулась Маша. – О двух подростках, Ромке и Юльке, которых разлучили жестокие взрослые. Если бы не родители, они бы стали самыми счастливыми любящими людьми. Со мной уже связались с киностудии, собираются договор подписать.

– Здорово, – безо всякого энтузиазма произнес Богдан. – Хотя, ты знаешь, если бы мы не расстались тогда с тобой, то прожили бы потом долгую несчастливую жизнь.

– Что ты такое говоришь? Несчастливую? – изумилась Маша. – Почему несчастливую?

– Потому что ты… Господи, Маша, ну зачем об этом говорить? – схватился за голову Богдан.

– Нет уж, скажи!

– Зачем мне тебя ранить? Эта правда, она никому не нужна… У тебя нелегкая жизнь, и добивать тебя еще сильнее было бы свинством с моей стороны. Маша, не надо. Жизнь развела нас давно, сама жизнь, не надо все валить на родителей. Они и так старались дать нам самое лучшее, их уже давно нет в живых, и мы давно взрослые, а все еще возимся со своими детскими обидками…

– Моя мама обо мне совсем не думала. Она была поглощена своей литературой. Я не чувствовала от нее душевного тепла…

– Твоя мама оплатила твой вуз! Купила тебе квартиру, ты сама только что сказала…

– Мне ничего этого не надо было! – закричала Маша. – Мне от нее нужны были только любовь и внимание! И поддержка! А она мне все время твердила, что ты мне не пара, что мне нужен другой мужчина, надежный и обеспеченный, а не нищий студент…

– О нет… – Богдан словно окунулся в прошлое, в те времена, когда они с Машей почти все время ссорились и выясняли отношения. – Твоя мама была права. Тебе и правда был нужен другой мужчина. Мы же с тобой и ссорились в последнее время из-за того, что я слишком мало уделяю тебе внимания, что мне вечно некогда, что я не готов днями и ночами находиться рядом с тобой, слушать только тебя… Меня ты слушала?! Я ж учился тогда! Я мужик, я без образования, без дела своего, без профессии – был бы никто! Но тебя это не волновало! Ты хотела владеть всем моим временем, моим разумом, моими чувствами и душой…

– Это любовь, Даня.

– Любовь – это когда удавка на шее? Вечная повинность? Да ну ее на фиг, такую любовь… Вот почему ты сейчас пришла без всякого предупреждения? Ты все обо мне знала? Ну так и написала бы мне для начала, спросила бы, а готов ли я с тобой встретиться… Но нет, тебе, как всегда, было плевать на то, занят я или нет, есть у меня время для тебя или нет…

– Ты сейчас говоришь, как твоя мать. Я помню, она всегда меня отчитывала. – Голос у Маши задрожал, глаза заблестели.

– И она была права. Я полжизни все время кого-то спасал. Я был вечно кому-то должен. Все мои женщины – несчастные создания, которые не в состоянии о себе позаботиться, которые умрут без моей помощи. Мама прекрасно знала мою проблему и мне о ней напоминала… Она видела, что я все время наступаю на одни и те же грабли, и она не хотела, чтобы я всю жизнь был чьими-то костылями…

– А разве мужчина не должен помогать своей женщине? – вдруг надменно произнесла Маша.

– Помогать, но не тащить всю жизнь на своем горбу! Да и не в этом дело… Я же не любил тебя. И мама это знала. И она пыталась мне сказать: ну раз не любишь, зачем ты с Машей… Варей… Людочкой…

– Это твои девушки были? Как мило… То есть ты признаешь, что тебе тридцать шесть и ты по-прежнему один? Ну скажи спасибо своей маме за то, что внушила тебе, будто все женщины тебя недостойны… Она тебя со всеми разлучила!

– Да, я скажу спасибо своей маме за то, что я не связал свою жизнь с нелюбимой. Извини… – он достал свой телефон из кармана, проверил – может, не заметил сообщение от Раи?

– Да кого ты ждешь, Данечка? – высоким, странным голосом произнесла Маша.

– Свою девушку. Одновременно с тобой должна была прийти и вдруг куда-то пропала.

– Значит, ты все-таки не один. И ты ее любишь, да?

– Да. Я люблю ее и готов ради нее на многое.

– Надо же… Как глупо. Но я не знала, правда. Погоди… Твоя девушка такая темненькая… – Маша сделала над головой движение руками, обозначая сложную прическу. – С копной волос, да?

– Да!

– Так это она была! А я подумала – вот странная… мы встретились с ней у ворот. И я у нее даже спросила о тебе, не знает ли она такого жильца…

– И что? – встревожился Богдан.

– И ничего. Потом она ушла вроде, – устало произнесла Маша. Глаза ее словно потухли, она смотрела теперь на Богдана без всякого интереса.