Дженни Даунхэм - Чудовище

– Ты из-за этого психанула? – Он подался вперед в клубах дыма. – Мы же с тобой уже это обсуждали. Я не хочу, чтобы он все бросил и сорвался из Манчестера в Лондон.

Я рассматривала ногти и шелушащееся пятно на ладони.

– У него скоро экзамены, – продолжал Джон. – Никто не ждал, что он сегодня приедет. И теперь он чувствует себя виноватым.

– Я вовсе не этого добивалась.

Джон нахмурился. У меня колотилось сердце.

– А чего ты добивалась, Александра?

Если коротко, то вот чего: чтобы Касс захотел прожить со мной всю жизнь . Но в этом я ни за что не признаюсь. По крайней мере, пока не докажу Джону, что достойна его сына.

– Отстань ты уже от парня, – попросил Джон.

– Я думала, вам с мамой будет приятно, если он приедет.

– Он и так приедет, когда сдаст сессию. – Джон натянуто улыбнулся. – А вот если ты не прекратишь к нему приставать, может и передумать.

Чудовище во мне заорало во все горло, но я промолчала.

– Я не пристаю. Я общаюсь.

– Значит, поменьше с ним общайся.

– Как скажешь, – механическим голосом произнесла я.

– Теперь о вечеринке. Я больше не хочу скандалов, поэтому, уж пожалуйста, постарайся вести себя как следует, договорились?

– Я буду помогать маме. Разносить канапе.

– Правда? А ты справишься?

– Не волнуйся. Я ничего не уроню.

– Главное – следи за своим поведением, – он затушил сигарету о край пепельницы. – Я всего лишь прошу тебя быть вежливой с моими друзьями и супервежливой с моим боссом.

– Это еще почему? Надеешься, что тебя повысят?

Джон рассмеялся.

– Думаешь, тебе удастся его убедить?

В Норвегии есть долина, обитатели которой по полгода не видят солнца, мерзнут и хмурятся. Но в один прекрасный день кто-то придумал укрепить на вершине горы гигантские зеркала, отражающие солнце, а на городской площади поставить лавочки, чтобы люди сидели, подставив лица свету. Живя в тени, о солнце боишься и мечтать, и когда оно наконец пригревает, не помнишь себя от счастья.

– Буду паинькой, – пообещала я. – Клянусь. К концу вечера ты будешь мной гордиться.

Джон кивнул, и на миг, похоже, поверил, что это вообще возможно.

С Джоном я познакомилась в семь лет: мама позвала его в гости. Я нарядилась в платье с блестками, мама надела любимую юбку, отороченную кружевом, и новую розовую блузку, – прозрачную, но мама сказала, мол, не страшно, у нее красивый лифчик. Она убрала квартиру, пропылесосила, побрызгала освежителем воздуха. Купила пиво, поставила в холодильник.

В ожидании Джона мы залезли на сайт архитектурной фирмы, в которой он работал. Нажали кнопку «О нас»: на экране показались фотографии всех сотрудников.

– Вот он, – указала мама. – Правда, у него красивая улыбка?

Проектов домов, которые строил Джон, на сайте не оказалось, поскольку он был всего лишь наемным сотрудником, а не компаньоном, так что со странички проектов мы снова переключились на фото сотрудников. Потом мама посмотрела время на телефоне и подошла к окну.

– При свете дня он, наверное, наш дом-то и не узнает, – заметила мама. – Обычно он приходит, когда уже темно.

– Обычно? – удивилась я.

– Ты уже в это время спишь, – отмахнулась мама.

И позвонила подруге Мерьем.

– Может, он забыл? Или испугался? Или попал в аварию? – Мама ушла на кухню, но я все равно ее слышала. – Как думаешь, может, он просто цену себе набивает? Или это из-за Лекс? Он просил меня отправить ее на выходные к дедушке. Наверное, и правда стоило?

Я кружилась, только чтобы все это не слышать. Юбка вертелась вокруг меня.

– Он прислал эсэмэску, – сообщила мама, вернувшись в гостиную. – Опаздывает, но все-таки придет. Слава богу.

Я сделала пируэт, юбка колыхнулась.

– Какая ты у меня растрепа, – сказала мама.

Усадила меня на табурет в гостиной и заново причесала. Потом попросила меня надеть туфли, хотя мы были дома, и сходила за ними сама. Поменяла серьги, подкрасила губы. Заметила, что мои волосы живут собственной жизнью, и еще раз заплела мне косу. Мне было приятно: она уже с месяц не заплетала мне косы.

– Он здесь! – вдруг вскрикнула мама, спихнула меня с табурета и бросила расческу на книжную полку. Оттащила меня от окна. – Еще не хватало, чтобы он тебя заметил!

Замерла в центре комнаты, положив руку на живот.

– Дыши, – велела она себе.

Я еще никогда не видела, чтобы мама так волновалась. Словно теперь от нее ничего не зависело.

Запищал домофон, мама неторопливо подошла к двери. Помедлила, не отвечая, я видела, как она считает до десяти, шевелит губами. Потом нажала на кнопку и произнесла как ни в чем не бывало:

– Кто там? – и добавила, услышав ответ: – А, привет, заходи.

Мама подмигнула мне, и мы принялись ждать. Наконец на площадке раздался стук шагов.

– Лекси, познакомься, это Джон, – представила мужчину мама, когда он вошел в коридор, поманила меня и легонько склонила голову перед ним, точно он был король. – А это моя дочь Лекси.

Джон протянул мне руку, и я пожала ее.

– Привет, – сказал он. – Рад познакомиться.

– Спасибо, – ответила я. Других слов у меня для него не нашлось, так что мы просто глазели друг на друга. От его улыбки было тепло, как под лампой.

«Иди вниз , – велела я себе. – Ты должна это сделать» .

Но, глядя с верхней площадки пожарной лестницы на шикарных гостей в саду, я чувствовала себя Золушкой. Или, скорее, ее уродиной-сестрой, той самой, которая отрезала себе пятку, чтобы влезть в хрустальную туфельку. В маминых изящных туфельках мои ноги казались здоровенными, как ласты, а руки неуклюже торчали из рукавов. Мама туго меня подпоясала, так что платье облепило грудь и бедра, и сказала: «Моя красавица».

Платье, которое я собиралась сегодня надеть, сидело на мне в точности так, как обещало описание на сайте: «Подчеркивает достоинства и прячет недостатки». В нем я выглядела классно. Но когда я спустилась в гостиную и продемонстрировала свой наряд Джону, он закричал: «Нет-нет!» – и позвал маму.

– Платье слишком откровенное, – заявил он, тыча в меня пальцем. – Так нельзя ходить. Это ты ей купила?

Мама ответила, что в первый раз видит это платье; пришлось сознаться, что я тайком воспользовалась ее аккаунтом на «Амазоне». Джон попенял маме за то, что она плохо следит за дочерью; я извинилась и в который раз пообещала, что буду паинькой.

Мама обняла меня и увела к себе в комнату.

– Пойдем поищем что-нибудь еще.

Она перебирала плечики в гардеробе, вынимала то одно платье, то другое, прикладывала ко мне, хмурилась и вешала обратно. Наконец выудила черное платье в прозрачном целлофановом чехле из химчистки.

– Вот это, – сказала мама. – С запа́хом. Купила на дедушкины похороны.