Уинтер Реншоу - P.S. I Hate You

К тому времени, как мы выходим из-за угла, этот автобус как раз подруливает к зарезервированной для него стоянке, и в него начинает загружаться толпа старушек.

– Ты уверен, что хочешь этого? – спрашиваю я. – В последний раз предлагаю передумать, так что если хочешь отказаться – откажись сейчас.

– Я же сказал, что хочу попробовать все хоть раз, – отвечает он.

– Хорошо. Потому что я не хочу, чтобы ты нарушил правило номер один в первый же наш день.

– В первый день или на первом свидании? – уточняет он, морщась.

– В первый ДЕНЬ, – повторяю я громко и отчетливо, выделяя каждый звук.

– Ладно, я просто проверял.

При посадке в автобус я толкаю его локтем в бок и тихонько произношу:

– Ты везунчик.

И могу поклясться, что он с трудом сдерживает ухмылку.

Достав свой телефон, я нахожу в электронной почте наши билеты, и водитель сканирует штрих-коды. Мы находим места в заднем ряду по левой стороне, и Исайя уступает мне место у окна, откуда, несомненно, видно будет лучше.

– Итак, вы готовы к туру «Дома звезд»? – говорит в микрофон водитель-экскурсовод, его энтузиазм слишком зашкаливает для буднего утра. Женщины вокруг нас улыбаются и тихонько аплодируют, и водитель занимает свое место, пристегнув ремень безопасности.

Секунду спустя автобус вливается в поток машин, и хотя я чувствую себя невероятно глупо, я втайне довольна, потому что именно этого я всегда хотела, но мои друзья всегда вели себя так, словно они слишком круты для подобной ерунды.

Первая остановка – район Холмби-Хиллз, где водитель скороговоркой повествует нам об особняке «Плейбоя», вставляя в свою речь как можно больше мелких подробностей и забавных фактов, пока мы проезжаем мимо ворот. Далее мы подъезжаем к старому поместью Спеллинга, которое сейчас принадлежит какому-то международному миллиардеру, чье имя я не могу разобрать, поскольку микрофон экскурсовода постоянно хрипит, к тому же в этот момент за окном «Мазерати» ониксового цвета сигналит голубому «Астон Мартину».

Десять минут спустя автобус выруливает к району Холидей-Пальмз, который водитель с гордостью именует «самым крутым местом в шестидесятые годы», где в какой-то момент буквально по соседству жили сразу Ракель Уэлч, Фарра Фосетт и Глория Клейборн.

– Это правда. – Я подаюсь ближе к Исайе. – Бабушка рассказывала, что Фарра была очень милой, а от Ракель нужно было держаться подальше, хотя она была не виновата. Мужчины не могли устоять перед ее экзотической красотой и чувственным очарованием.

– Бабушка? – он приподнимает бровь.

– Ага. Глория Клейборн – моя бабушка, – отвечаю я. Лучше сказать об этом сейчас, потому что рано или поздно оно все равно случайно всплывет в разговоре. И не то чтобы я пыталась хвастаться или бросаться громкими именами – потому что, будем честны, люди моего поколения понятия не имеют, кем она была. Но моя бабушка – одна из самых любимых мною людей в мире, поэтому я упоминаю ее чаще, чем большинство, вероятно, упоминают своих бабушек.

Он почесывает нос и хмурит брови.

– А это не она играла в том фильме?..

Я киваю.

– «Страсть Давиды».

– Да, – подтверждает он.

– Ты его смотрел?

– Нет. Но во времена моего детства у отца в гараже висел известный плакат… ну, тот, с белым бикини.

Я смеюсь.

– Ага. Я знаю, что это за плакат. У моей бабушки целая комната оклеена старыми плакатами к ее фильмам.

За эти годы плакат по «Страсти Давиды» обрел статус культового, вроде как афиша с Фаррой в красном купальнике. Люди мгновенно узнают ее – густые шоколадные локоны бабушки, круглые кукольные глаза, изящный тонкий носик, пухлые, словно после пчелиного укуса, губы и пышные формы, буквально вываливающиеся из крошечного белого бикини, когда она лежит на песчаном берегу бирюзового океана.

– Ха. – Исайя проводит ладонью по подбородку, и я вижу, как он смотрит на меня, словно только сейчас как следует разглядев. – Если так подумать, ты на нее похожа.

Закатив глаза, я отвечаю:

– Да, я в курсе.

Не хочу придавать этому какое-то значение, но всю мою жизнь люди указывали мне на то, как сильно я похожа на бабушку в молодости. И это правда. Та же самая пышная шевелюра кофейно-коричневого цвета. Те же самые круглые, словно блюдца, глаза кофейного оттенка. Тонкий нос и полные губы – фирменный знак Клейборнов.

Вот только ее великолепные округлости я не унаследовала.

Мой отец, ее сын, женился на отставной модели образца девяностых – с узкими бедрами, длинными ногами и без сисек. Все, что ниже шеи, у меня от матери… не считая, конечно, грудных имплантов.

Тур тянется добрых два часа, иногда в нем даже проскальзывают занимательные моменты, а потом автобус возвращается на бульвар Сансет. Исайя встает, пропускает меня вперед, и я могу поклясться, что, когда он идет за мной к выходу, его рука касается моих ягодиц.

Что-то – не могу сказать точно, что это, – похожее на электрический разряд, пронзает мое тело, но к тому времени, как я спускаюсь по ступенькам автобуса на тротуар, это ощущение уходит.

Проверив время, я прикусываю нижнюю губу.

– Что такое? – спрашивает он.

– Вероятно, на сегодня все, – говорю я извиняющимся тоном, глядя на него. Теплый калифорнийский ветерок овевает мою кожу.

– В самом деле? – Он тоже проверяет время на своем телефоне.

– Я только сейчас осознала, что сегодня утром забыла покормить Мерфи, – объясняю я. – Он не ел со вчерашнего вечера.

– Ничего так. – Он упирает ладони в бока и делает шаг назад, глядя вдоль многолюдной улицы.

– Что?

– Если не хочешь гулять со мной, просто так и скажи. И не выдумывай всякие ерундовые предлоги насчет пса твоей соседки.

Я смеюсь.

– Погоди, ты думаешь… нет. Я ничего не выдумываю, Исайя. Мне действительно нужно покормить ее собаку. Она уехала из города и поручила мне позаботиться о нем. Он, наверное, уже умирает с голоду, и я чувствую себя ужасно виноватой.

Он наклоняет голову набок, словно все еще не веря мне.

– Клянусь, я говорю правду. Правило номер два, забыл? Никакой лжи, никакой фальши, – напоминаю я ему.

Исайя выдыхает и несколько секунд смотрит на меня, плотно сжав губы.

– Ладно, я тебе верю.

– Отлично. Ты и должен верить. Увидимся завтра, – говорю я ему, поправляя на плече ремешок сумки. Потом улыбаюсь и добавляю: – Сегодня мне было весело с тобой.

Он кивает.

– Мне с тобой тоже.

– Врешь.

– Я ни за что не нарушил бы твои правила, Марица, – возражает он, скрывая легкую улыбку. Его взгляд словно магнитом притягивается к моим губам, потом скользит выше, к моим глазам. И хотя я раньше не задумывалась об этом, но за сегодняшний день было несколько коротких моментов, когда я ловила его на том, что он смотрит на меня… почти так, словно гадает, что будет, если он снова поцелует меня.