Ульяна Соболева - Мистификация

Этим утром Башира приехала ненадолго, привезла еду, деньги и сказала, что мы скоро переезжаем в другой город, ближе к югу. Она меняет место работы, и мы все поедем за ней.

Именно тогда я решила, что пришло время нам с ней расстаться. Она поедет своей дорогой, а я останусь здесь. Пение в кафе приносило неплохой заработок, у меня даже появились свои поклонники, которые начали приезжать из соседних городов и поселков послушать мои песни. Беня говорил, что я его птичка и что скоро он сделает в "Лагуне" ремонт, достойный такого бриллианта, как я. Старый хитрый льстец. Но довольно безобидный, хоть и жадноватый.

Безобидный лично для меня. Пока. Хотя бы обеспечивает мне безопасность от всяких козлов, которые пытаются каждый вечер приставать ко мне, за что я ему плачу чуть ли не половину своего гонорара.

Когда я красилась в гримерке и готовилась к выходу, забежал Беня, вращая глазами со вздыбленным чубом и дрожащими толстыми пальчиками, унизанными золотыми кольцами. — Лиля (так меня звали по новым документам, сделанным для меня Баширой), — Лилечка, алмаз ты мой драгоценный, ты даже не представляешь, какие особые гости у нас сегодня. Ты должна… о-о-ох, ты должна выложиться на все двести. Боже… Боже… ко мне такие и не захаживали никогда.

Я бросила на него насмешливый взгляд.

— Я всегда выкладываюсь на все двести.

— Ну спой что-то особенное, новое. Ты не представляешь, но мне предложили спонсорство моего ресторана… давай удивим нашего гостя.

Я пожала плечами, подводя губы красной помадой и расправляя декольте красного платья на плечах, спуская чуть ниже.

— Удивим… не переживай.

— Вот и славненько. Давай, девочка, давай.

Вышла на сцену, поправила микрофон, повернулась к залу и… и замерла… У меня остановилось сердце. Оно перестало биться и замерло под ребрами в каком-то стремительном падении в космос. А потом взлетело к звездам и понеслось со скоростью кометы в разноцветную бездну с ослепительными брызгами взрыва сверхновой.

Он сидел напротив меня с бокалом коньяка в длинных сильных пальцах, от взгляда на которые внутри перевернулось. И все вокруг размазалось, расплылось в черно-белые декорации. Разводами пятен-лиц, сливающихся в общий фон. Только эти блестящие карие глаза. Яркие. Такие насыщенно яркие. Смотрит исподлобья, сжигает голодным пламенем яростного сумасшествия, пронизывает насквозь, как лезвиями. Так, что меня трясет от этого взгляда, и я сама не понимаю, что уже играет музыка и я пою… пою ему ту песню, что так и не спела…

На лице от грима полосы… Под парик запрятав волосы

Маска людям улыбается, плачет, стонет и кривляется Слышен гул с аплодисментами, и букеты с комплиментами Тело куклы — провокация… ее смех — мистификация…

А потом в гримерке прячется… Перед зеркалом расплачется

На лице все швы расходятся, в вопле маска вдруг заходится

Под пластмассой слезы пятнами… под костюмами распятая

На шарнирах извивается и от боли задыхается…

На груди, под швами ржавыми, умирает сердце рваное

Снова грим, ресницы, волосы… запоет веселым голосом

Маска людям улыбается, плачет стонет и кривляется

Слышен гул с аплодисментами и букеты с комплиментами Тело куклы — провокация… ее смех мистификация…

И никто не знает после… когда все уходят гости

Тишина… аккорды стонут, слезы под дождем утонут

Маска голая, без грима, плачет… воет от любви

От несбывшейся любви…

(с) Ульяна Соболева

И по щекам слезы сами покатились. Повесила микрофон и бросилась прочь со сцены, тяжело дыша, всхлипывая сильно, чтобы не разрыдаться… чтобы успеть захлопнуть дверь, и тогда…

А меня кто-то за руки хватает сзади, и я знаю, кто… знаю, потому что я его запах почувствовала. Потому что дыхание узнала. Сжимает все сильнее и сильнее, до хруста, прижав к стене, лихорадочно гладя мои волосы. А я сдержаться не могу, меня трясет всю… кричать хочется. Громко, истерично, так, чтобы окна везде полопались. Чтоб не смел трогать. Чтоб убирался… чтоб держал сильнее, чтоб не отпускал никогда, чтоб пальцы не смел разжимать.

— Искал, девочка… как же долго искал.

Крепче прижимается, давит всем телом, волосы больно гладит, впиваясь в них дрожащими пальцами, дышит в них горячим, срывающимся дыханием.

— Как проклятый искал… год. Долбаный год. Везде, где мог.

В каждой вонючей дыре.

— Лжешь, — глухо, срываясь на всхлипы и не видя ничего из-за слез, — лже-е-ешь… ненавижу.

— И я ненавижу… ненавижу себя, — лихорадочно мои волосы целует и держит все крепче, сильнее под ребрами, сдавливая, а у меня сердце выпрыгивает. Бьется о грудную клетку так болезненно, что каждый вдох кажется пыткой, — себя без тебя.

Посмотри на меня… пожалуйста. Я глаза твои видеть хочу. Развернул лицом, а я зажмурилась, и слезы текут не переставая.

— Не могу, — шепотом, — не могу…

Губы его на своем лице чувствую, на веках, скулах, губах.

Пятерней мои щеки сжимает.

— Недавно нашел… фото мне прислали из ресторана этого. Увидел и чуть не сдох, Александра-а-а-а, понимаешь, чуть не сдох. Все бросил и к тебе. К тебе… Посмотри на меня. В глаза. Отрицательно качаю головой, а он снова целует в губы шепчет:

— Как сына назвала? Моего сына… — поцелуями в скулы быстро, мягко. Поднимаясь к уху, — нашего сына… Александра. И я глаза медленно открываю, чтобы с его взглядом встретиться и вздрогнуть всем телом, цепляясь за сильные плечи. Расплывается у меня перед глазами.

— Савелий.

И рывком к себе прижал.

— Маленькая моя, какая же ты у меня… сильная. Такая маленькая и такая сильная. Как же я искал тебя… — А она… она говорила мне, что не ищешь… говорила. — Кто она? — снова жадно в губы целует и сам дрожит весь вместе со мной.

— Башира.

Отпрянул вдруг, глядя мне в глаза. Несколько секунд тишины, а я, кажется, слышу наше сердцебиение сумасшедшее.

Такое сильное, оно громче любого звука вокруг.

— Мы уезжаем. Сейчас. Ты, я и Сава. Слышишь?

Киваю и не могу поверить, что это не сон. Приехал… ведь он действительно приехал за мной. А потом как лезвием по нервам.

— А отец?

Андрей усмехнулся уголком рта.

— Он больше никогда нам с тобой не помешает… Ни он, никто-либо еще из твоей семьи. Ты — моя.

Мне захотелось, чтобы он сказал это еще раз. Вот этот взрослый мужчина с аккуратной щетиной на скулах и вселенским опытом в космических глазах. Сказал мне… такой маленькой рядом с ним, такой потерянной. Что я его.

— Моя ведь, да?

Киваю и снова слезы катятся по щекам.

— Твоя…

Человек, который дождался того самого дня, может считать, что он прожил свою жизнь не зря. Это день, когда понимаешь, какое оно — настоящее счастье. Неподдельное. Абсолютное. Такое, от которого сердце вот-вот лопнет от переизбытка эмоций. Оно колет, ноет, бьется в шальном ритме и… щемит. Невыносимо и больно, но ты наслаждаешься этой болью, как конченый мазохист, потому что наконец-то живешь. По настоящему. Когда захватывает дух. Когда становишься жадным… алчным, смакуя каждую секунду, которую проживаешь, потому что не хочешь потерять ни одну из них. Когда сходишь с ума от чувства, что тебе страшно. Так страшно, как никогда в жизни, что все это может закончится. Когда скучаешь по человеку, даже когда он рядом. Когда каждую минуту, когда не вместе, тебя ломает от желания вернуться, послать к черту все остальное и дышать только им. Когда увидел ее, меня окатило такой лавиной эмоций, что я не мог пошевелиться. Словно время остановилось в какой-то зловещей тишине, даже сердце перестало биться, а за секунду потом радость бешеная, что нашел наконец-то. Нашел. Гребаный год прошел… она словно сквозь землю тогда провалилась… Сотни раз видео с кладбища перематывал, проклинал себя за все, через что пришлось ее протащить: ужас, побои от отца… я нашел те фото в ее компьютере, где на ней места живого не было и орал, выл от боли вместе с ней… На синяки и кровоподтеки смотрел и, казалось, зубы в крошево стираются, так челюсти сжимал. Сукин сын… мразь. Подонок конченый. Я ему пальцы на живую рубить буду и руки его проклятые за то, что тронуть ее посмел. И апофеозом ее истерика на кладбище. Крики дикие, от которых меня трясло, как в лихорадке. Только я не мог этого предвидеть. Она не должна была быть там. Я сутками тогда смотрел на эти кадры и хотелось самому себе горло перерезать, потому что дышать не мог, потому что невыносимо это. Сидеть за этим гребаным монитором, каждый шаг отслеживая, секунды считая до того, как урода этого урыть. Он должен был тогда умереть. Сразу же после церемонии. У нас все продумано было, и тут я ее увидел. Как дрожит вся, и не видит ничего перед собой, и подорвался сразу, чтобы мчать туда. Изгой остановил. Насильно.