Рейчел Хокинс - Royals

Возможно, если почаще это повторять, мое сердце перестанет отбивать бешеный ритм.

Я слышу, как у меня за спиной закрывается дверь; хотя снаружи ярятся ветер и дождь, в хижине становится намного тише. Мне жарко, и я не уверена, что виной тому дымный очаг, рядом с которым я сижу.

Майлз подходит к груде одеял, сложенных у огня, берет одно и расправляет. Слава богу, из него не вылетает облако пыли и дохлых насекомых, однако моя радость кратковременна: Майлз вдруг присаживается рядом и набрасывает одеяло мне на плечи.

– Ты замерзнешь, – говорит он, склонившись к моему уху.

Волосы облепляют ему лоб и кажутся темнее обычного от дождя и полумрака. С них срывается крупная капля и падает мне на руку.

Она не такая уж холодная, но я вздрагиваю и отодвигаюсь, запахивая на себе одеяло.

Майлз поднимает голову. Его зеленые глаза совсем рядом.

«Колодки для обуви. Платки с монограммой. Он совершенно не похож на тебя».

Кашлянув, Майлз выпрямляется и вновь вытирает руки о джинсы.

– Это ненадолго, – говорит он и указывает на дверь. – Дождь, я имею в виду. Летние грозы продолжаются всего несколько минут…

Майлз опускает руки, нервно сгибая и разгибая пальцы. Он волнуется?…

И это еще более странно, чем мысль о том, что он очень милый. Поэтому я отворачиваюсь и смотрю на огонь, надеясь немного остыть.

Дождь продолжает лить, огонь потрескивает и дымит, и на мгновение мне кажется, что мы так и будем молча сидеть здесь, пока нас не найдут мертвыми, задохнувшимися под тяжестью смущения.

А потом Майлз произносит:

– Флора встречалась с моей сестрой.

Изумленная, я живо поворачиваюсь к нему.

– Что?

Он вновь стоит у двери, с кепкой в руке, и похлопывает себя по бедру.

– Ты спросила, что было у нас с Флорой. Мы с ней договорились. Она встречалась с Амелией, королева была к этому не готова, поэтому всё представили так, как будто Флора встречалась со мной. Как будто мы…

Он смотрит в окно, продолжая похлопывать кепкой по изящному бедру.

– В любом случае всё уже кончено.

Повернувшись ко мне, Майлз слегка наклоняет голову, как будто от взгляда свысока ему становится немного легче.

– Учти, я доверил тебе нечто очень серьезное.

– Я понимаю. И ценю твою откровенность.

Я не стану признаваться Майлзу, что уже знаю о пристрастиях принцессы: ведь я не могу рассказать ему про Флору и Тэмсин. Поэтому я ерзаю на полу, подтыкая под себя одеяло, и говорю:

– Значит, ты не в первый раз играешь эту роль.

Майлз, наморщив лоб, смотрит на меня.

– Ты уже и раньше это делал, – продолжаю я. – Изображал влюбленного по приказу из дворца.

В хижине полутемно, но, кажется, Майлз краснеет, а затем с необычайным интересом принимается разглядываеть свои ботинки.

– Я же говорил, – произносит он. – Монтгомери – придворные. Мой прапрапрадедушка дрался на дуэли вместо прапрапрадедушки Себа. И получил шпагой в глаз.

Я содрогаюсь:

– Бр-р.

Майлз вдруг улыбается, и я вновь вспоминаю, как ему идет улыбка. Его аристократическое лицо теряет жесткость и становится гораздо более приятным и добродушным. Почти что обычный парень.

– Иными словами, мне могли бы поручить нечто гораздо менее приятное, чем проводить время с красивыми девушками.

Я не буду краснеть.

Не буду.

Я отворачиваюсь, чтобы поворошить огонь железным прутом, который лежит возле очага.

– Ты хочешь сказать, что лучше я, чем шпага в глаз? – уточняю я, и Майлз хихикает.

Это очень приятный звук, и я буквально чувствую, как он катится по моему позвоночнику. О господи, пусть дождь скорее закончится.

– Может быть, не лучше, но точно не хуже, – заверяет Майлз, и я смотрю на него.

Зря.

Отрицать бесполезно. Майлз не просто милый. Он НЕВЕРОЯТНО притягательный.

И он смотрит на меня каким-то странным взглядом, который я не могу расшифровать, да и не хочу – потому что – нет, нет, нет, сейчас мне совершенно не нужны сложности. И вообще, я скоро уезжаю. Зачем что-то начинать, если время вот-вот истечет?

Сбросив с себя чары, я встаю, растираю руки и спрашиваю:

– Зачем ты это делаешь? Семейные традиции требуют, чтобы ты прыгал через обруч по приказу из дворца?

Я жду, что Майлз обидится, но он просто прислоняется к стенке и вздыхает.

– Они платят за меня в школе, – отвечает он. – Я имею в виду, родители Себа. А в следующем году они оплатят мне обучение в Сент-Эндрюс.

Даже не знаю, что сказать. Я в курсе, что Майлз предан Бэрдам – это очевидно, – но я полагала, что дело в дружбе, а не в деньгах.

– И не только, – продолжает Майлз. – Помнишь квартиру в Эдинбурге? Это тоже за их счет. А еще в прошлом году у меня болела мама – сейчас она здорова, но тогда были сложности. Ей была нужна частная клиника, специалисты… и они оплатили все счета.

– Майлз, – негромко говорю я, и он смотрит на меня.

Всё это он сказал беспечным тоном, словно поделился какой-то незначительной информацией, но взгляд у него серьезный.

– Я просто хочу, чтоб ты поняла, – произносит он. – Я обязан королевской семье всем. Всем.

Оттолкнувшись от стены, он бросает кепку на стул возле двери.

– Вот почему в тот первый вечер я вел себя по-свински.

– Честно говоря, ты почти всегда, сколько я тебя знаю, ведешь себя по-свински, – замечаю я, и Майлз вновь слегка улыбается.

Волосы у него слегка подсохли и вьются, обретая насыщенный золотистый цвет, а на скулах играют тени.

– О да, – признает он. – И мне очень стыдно. Правда.

Сглотнув, я отмахиваюсь. Сейчас не время становиться друзьями. Когда я осознала, что он невероятно красив, когда идет дождь и горит очаг, и на целые мили вокруг нет ни души…

Но все-таки я не удерживаюсь.

– Ты тоже очень много сделал для Себа. Ты вытаскивал его из неприятностей. По возможности, конечно.

Майлз кивает:

– Это нелегкая работа.

– Я просто хочу сказать – да, Бэрды много сделали для тебя. Но ты всегда возвращал долги.

Майлз изучает мое лицо. И лучше бы он перестал: я чувствую, как у меня поджимаются пальцы на ногах, сердце так и скачет, а щеки горят.

– Спасибо, – негромко произносит он, а затем, наверное, чувствуя себя так же странно, как и я, садится у огня, взяв брошенное мной одеяло и устроив себе из него подстилку. Майлз подтягивает колени к груди и обвивает их руками. Я опускаюсь рядом.

Но не слишком близко, конечно.

Мы сидим молча и смотрим на огонь, а потом я слегка откидываюсь назад, упершись руками в одеяло.

– Думаешь, Глиннис заставила кого-нибудь прострелить нам покрышку?

Майлз смеется и качает головой:

– Не исключаю. Старушка Глиннис – цепной пес режима.

– Пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что ты хоть раз назвал ее старушкой в глаза.

– Нет. Предпочитаю, чтобы мой язык оставался у меня во рту, а не висел у нее на стенке.