Алина Знаменская - Венерин башмачок

Оксана только невесело усмехнулась в ответ. С кем? С кем наладится-то? С Андреем? С Игорем?

— Встретишь человека, с которым начнешь все заново. С белого листа, — словно отвечая ее невеселым мыслям, пообещала подруга.

— Когда там твоя новая экспедиция? — поинтересовалась Оксана. — Возьми меня хоть поварихой, что ли… Вдруг попаду в какую-нибудь переделку, заблужусь, как ты, авось в меня кто-нибудь влюбится.

Оксана изо всех сил пыталась вытащить себя из того ужасного настроения, в котором увязла, как в болоте.

— Зачем ждать экспедиции? — задумчиво проговорила Лариса. — Вот. — Она сняла с шеи камешек на веревочке и протянула Оксане. — Все в моей жизни перевернулось, когда я нашла этот амулет..

Оксана вертела на ладони отшлифованный камешек. Цветок, выбитый на плоской поверхности, кое-где позеленел от времени. Подумать только… Ведь его носила какая-то женщина. Любила, рожала детей, старилась… Так давно, что даже представить трудно!

— Увидеть бы, кому он принадлежал… — вслух подумала она.

— А мне иногда кажется, что я все про нее знаю, — призналась Лариса. — Какой она была, что любила. По крайней мере любовь в ее жизни присутствовала. Это точно. И мне кажется, у нее было много детей, половина из которых неродные ей по крови.

— Мистика, — ответила Оксана и вернула амулет. — Это — твое. Ты заслужила помощь венериного башмачка, а я — нет. И разгребать мне свою жизнь самой, без всяких талисманов.

Оксана ушла от Ларисы и вернулась в малосемейку. Она возвращалась к себе с непонятным нарастающим волнением в душе. Сердце стучало так, что, поднимаясь по лестнице, она задохнулась. Остановилась на площадке между этажами передохнуть и увидела Игоря. Он сидел на верхней ступеньке лестницы и курил. Ждал ее.

— Привет, — сказала Оксана, и что-то внутри у нее перевернулось и ухнуло. — Давно сидишь?

Игорь пожал плечами.

Пока они шли рядом по коридору До двери квартиры, Оксана почти ощущала, как внутри у Игоря тоже что-то переворачивается и ухает. Они молча вошли, молча сняли куртки. Молча прошли на кухню. Оксана села на табуретку, а Игорь остался стоять. Вынул из кармана бумагу и положил перед ней. Она не притронулась к ней. Все равно ничего не разобрала бы в этих латинских медицинских терминах. Когда-то она всячески сопротивлялась, не хотела подвергать Юльку этой процедуре. Неделю же назад сама предложила Игорю пройти тест на отцовство. Теперь результаты теста лежали перед ней, а она не могла заставить себя развернуть бумагу и взглянуть на них.

Игорь достал сигареты, стал вытряхивать из пачки. Руки его дрожали, зажигалка выпала и ударилась о пластик стола.

Оксана вздрогнула.

— Юлька — моя дочь, — наконец не выдержал Игорь. И поднял зажигалку. Тихо повторил: — Юлька — моя дочь…

Оксана почему-то не могла больше находиться в тесной кухне. Она прошла мимо Игоря, заметалась по комнате, бесцельно переходя от предмета к предмету. Больно стукнулась о гладильную доску локтем, плюхнулась на диван и стала тереть свой локоть, словно в нем сосредоточилась вся ее боль. Игорь пришел из кухни, стоял, подпирая косяк, и смотрел, как она нянчит свою руку. Они были как глухонемые оба. Игорь первый не выдержал. Он в одно движение оказался возле Оксаны, опустился на палас, уперся грудью в ее колени. Стал целовать ее ушибленный локоть. Запах мужчины, много лет делившего с ней постель, что-то повернул в ней. Она вцепилась в Игоря, и они оба оказались на полу, продираясь друг к другу сквозь одежду, как сквозь непроходимую чащу. Эти объятия были взахлеб. Каждый знал, что любая мелочь может все испортить, остановить, разрушить. Они любили друг друга как раньше, как давным-давно, в первые месяцы совместной жизни, когда страсть накрывала их внезапно, не спрашиваясь, а желание заставало врасплох где угодно — на кухне, в ванной, в гостях… Игорь горячо дышал ей в волосы, а она кусала его подбородок, мешая обиду и боль со стонами удовольствия…

Потом, растерзанные, они лежали на полу, не зная, что будет дальше. Над головами равнодушно тикали часы. Во дворе за окнами кричали дети. Игорь лежал, уткнувшись ей в руку. А она посмотрела перед собой, и в поле ее зрения попадались привычные предметы: Юлькина игрушка — цветастый клоун, круглые часы, телевизор… Возле телевизора стояла синяя ваза. Золотом по синему узоры. Вазу когда-то Оксана привезла из дома, это была вещь родителей. Ее пришлось склеить, потому что Игорь в один из своих приступов бешенства разбил ее. Почему она сразу не выбросила вазу? Зачем-то склеила, как сейчас пытается склеить разбитую жизнь. В нее все равно уже не поставишь цветы — склеенная ваза больше не держит воду.

Игорь потянулся за сигаретами, закурил.

Оксана поднялась. Вытянула из шкафа халат. Неторопливо застегнулась. Собрала свои вещи и положила на полку.

— Уходи, Игорь. Тебя ждут.

Она знала, что он смотрит ей в спину. Она даже представляла его взгляд, знала выражение глаз. Она не обернулась. Молча слушала, как он одевается. А он одевался медленно, тянул время. И мучительно подбирал слова. А слова не подбирались, потому что никогда Игорь не отличался особой разговорчивостью. И ситуация была не та, которую можно было развернуть при помощи слов. Тихо попрощался и вышел. И по его дрогнувшему голосу Оксана поняла, что он плачет. Она тоже плакала. Стояла и смотрела, как он, ссутулившись, идет через двор. Он уходил навсегда, она знала это. И надежды не осталось совсем. Но Оксане почему-то было уже немного легче, чем два часа назад, когда она только еще ждала этой встречи, ждала результатов теста. Ей становилось легче, словно Игорь забрал половину ее боли и унес с собой.

Нуами нравилась ее новая жизнь — в большом чистом доме в два этажа. Это совсем не то, что жизнь в деревенской хижине. Да и нянчиться с дочкой хозяина совсем не трудно, если ты выросла в семье, где семеро братьев, а дочерей отец и не считает…

Нуами молила Бога, чтобы уехать из дома и устроиться работать в хорошее место. Бог услышал ее молитвы. Ее взяли нянечкой к доктору Умару, и ей нужно было лишь возиться с его близнецами да присматривать за годовалой дочкой. К тому же близнецов потом забрала хозяйка, ухаживала за ними сама. Хотя Нуами видела, как трудно хозяйке справляться с детьми. Уж больно они орут, всегда чего-то требуют. У них в деревне не принято обращать внимания на крики младенцев. Матери с младенцами за плечами ходят в поле работать. Но здесь, в городе, совсем другое дело. О такой работе, как у Нуами, можно только мечтать. Если бы не вспышка болезни, о которой только и твердит доктор Умару, ей бы не приходилось особо утруждать себя. Теперь же в доме только и говорят: дизентерия Телевизор включишь, та же дизентерия. Нуами совсем не нравились кадры, которые она видела по телевизору: дети со вздутыми животами возле такой же хижины, как в ее деревне. Она знала: болезнь зарождается в реке и с водой попадает к людям. Чтобы в дом не проникла дизентерия, Нуами приходится кипятить бутылочки и без конца протирать в детской все игрушки. Доктор Умару каждый вечер заходит в детскую и все сам проверяет. И руки Нуами проверяет и спрашивает, часто ли она моется. Но она не обижается. Честно говоря, мыться она действительно не любит. Воду в деревне приходится экономить, и Нуами привыкла обходиться малым. Она могла спокойно помыться с ног до головы одним-единственным чайником воды. Ванна, наполненная горячей водой, с пеной, пугает ее. Нуами наполняет ее для виду, к моменту прихода хозяина. Он видит, что в ванне журчит вода, и хвалит Нуами за чистоплотность. Доктор доволен ею. Он превозносит чистоту. Он уходит, и Нуами выпускает воду.