Айя Субботина - Обман

— У нас был незащищенный секс, адская козочка, и с большой долей вероятности, он не прошел бесследно.

Шах и мат.

Примерно через несколько секунд, когда на лице Веры удивление сменяется злостью, я понимаю, что шахматист из меня хреновый. Примерно, как плохой танцор, которому мешает стать Нуриевым известно что между ног.

Я всегда считал, что любая женщина, особенно та, которая в отношениях с парнем вроде меня, не откажется от возможности использовать беременность в качестве крепкого и нерушимого повода продавливать свое желание «обезопасить» себя и ребенка законным браком. Практически не сомневался в этом, и пара моих знакомых очень хорошо подтверждали эту теорию: одному пришлось жениться, чтобы будущий тесть не прострелил ему башку, другому повезло больше — он хотя бы не живет в вечном страхе получить по горбу.

Что до меня, то вся эта история с ребенком, который оказался вообще не моим, натолкнула на мысли — а так ли я не готов стать отцом, как думал? Ну если не вспоминать грязные подгузники и бессонную ночь, пока Лиза орала не своим голосом, то в целом присутствие ребенка меня не раздражало, а даже наоборот. Поэтому, по дороге к своей адской козочке, я успел представить ее в интересном положении: круглую, теплую, румяную, как пирожок.

И понял, что даже если в этот раз она не забеременела, нам непременно нужно плотно поработать над наследниками. Правда, с более человеческими именами.

И что в итоге?

Адская козочка выбрасывает руку с острым, как пика, пальцем, который буквально орет:

«Иди-ка ты на хрен, папаша!». И чем больше я пытаюсь прирастить ноги к полу, тем злее становится моя Молька.

— Думаешь, все женщины этой планеты спят и видят, как бы заполучить тебя в мужья? — ехидно интересуется Вера.

Нет, не Вера — теперь уже сто процентная «Верочка», и моя яйца болезненно намекают, что «чувак, может, пора валить?». Но, блин, тварь я дрожащая или как?

— Думаю, что ты не станешь отрицать необходимость воспитывать ребенка в полной семье.

— О, у кого-то прорезался деловой тон? — Она перестает указывать на дверь. Вместо этого складывает руки на груди и даже начинает улыбаться. Но так… странно, словно у меня на лбу вдруг появился таймер обратного отсчета до моего личного апокалипсиса, и только она об этом знает. — Червинский, мне хорошо платят, если даже у нас случился ребёнок, поверь, я в состоянии воспитать его одна.

— Уверена? — непроизвольно вырывается у меня.

— Думаешь, все женщины, которые занимаются с тобой сексом — бестолковые безрукие тусовщицы, которых к ребенку на километр нельзя подпускать?

— Думаю, в себе говорит гнев.

— О, а теперь ты будешь изображать из себя доктора Фрейда?

Вера машет рукой, мол, о чем еще с тобой говорить, и снова усаживается на диван, как ни в чем не бывало снова поглощает попкорн целыми пригоршнями.

— Две недели, — говорю я, пытаясь хоть как-то разрулить ситуацию.

— Думаешь, за это время я заболею тяжелой формой амнезии и забуду, как ты бросил меня в ЗАГСе?

— Я исчезну из твоей жизни, если через две недели тест на беременность покажет отрицательный результат. — Я надеялся, что до этого не дойдет, и что мне не придется играть ва-банк и ставить все на крохотный шанс получить «зеро», но за пять минут разговора с моей адской козочкой стало ясно — в честной борьбе мне ее не вернуть. — Обещаю, что больше ты меня не увидишь и не услышишь обо мне.

Этого еще не случилось, а мне уже так фигово, что покалеченная рожа не идет с этим ни в какое сравнение.

Интересно, Молька нарочно игнорирует мой вид? Она словно и не замечает.

— А что будет эти две недели?

— Может быть, ты перестанешь говорить со мной … затылком? — предлагаю я.

— На твоем месте, Червинский, я бы радовалась, что я не смотрю тебе в глаза, потому что прямо сейчас я чувствую в себе пробуждение той части генов, которые достались мне от Медузы Горгоны. У тебя десять секунд, чтобы закончить, а потом я вызываю полицию и заявляю о вторжении с самыми коварными намерениями. Поверь, — она все-таки зыркает в мою сторону, и от ее злой усмешки мне и правда хочется проверить, не покрылся ли я каменной коркой. — У тебя как раз такой вид.

Значит, все-таки заметила.

— Я попробую все исправить за эти две недели.

Казалось бы — фигня слова. Вообще ни о чем. Но я почти чувствую, как где-то над нашими головами уже включился таймер обратного отсчета. А я так и не придумал, как буду жить без своей ненормальной адской козочки. И даже не хочу придумывать.

— Хорошо, — очень уж спокойно соглашается Молька. Даже пожимает плечами, чтобы я не дай бог не подумал, что она сменила гнев на милость. — Заодно исправь и глобальное потепление, разрушение озонового слоя. И сделай так, чтобы киты не выбрасывались на берег. О, и сделай, наконец, что-нибудь с этим адским холодом.

Понятно, что этот намек на бесполезность моих попыток просто не может быть еще более непрозрачным, но, блин, вот прямо сейчас во мне просыпается азарт. И даже спортивная злость.

Да, я оступился, натупил, сделал глупость. В конце концов, просто испугался, что могу стать разочарованием для женщины моей мечты, но что теперь — повесить на меня табличку «евнух» и запретить мочиться стоя?

Я выхожу на улицу, прямо в колючую метель и с улыбкой вспоминаю предложение Веры разобраться с погодой. Хорошая мысль, кстати. Все-таки она у меня умница, подсказывает

— и сама этого не понимает. Ну или понимает, и тогда еще больше умница.

Дело за малым, и я, прекрасно осознавая, что со стороны могу выглядеть полным идиотом, отпускаю взгляд на ширинку, со словами:

— Теперь дело за вами, мои хвостатые ребята. Надеюсь, вы качались вместе со мной.

Гад Червинский!

Гад, мудак, засранец и… и…

Я потихоньку крадусь к окну и, словно шпион, выглядываю из-за занавески, чтобы увидеть его еще раз. Непонятное желание, больной и лишенной логики, но мне хочется его увидеть. Еще больше, конечно, хочется выскочить следом и проорать прямо в его покалеченную мордуленцию, как сильно он сделал мне больно, и что теперь я просто не представляю, как вообще смогу верить мужчинам. Но я — сильная и независимая, у меня железный характер и воля к независимости. А то, что я до сих пор люблю этого мужика, лишний раз доказывает, что у всех нас есть слабые места и самые незащищенные зоны поражения.

Кто же знал, что я влюблюсь в самого недостойного мужчину на земле.

Я смотрю вслед уезжающему прямо в метель «Порше» и с тоской прикусываю большой палец. Возвращаюсь на диван, обкладывая себя подушками, как делала еще в детстве, когда приходила из школы и пыталась вернуть себе ощущение комфорта и защищенности.