Альберто Альваерс - Тайна Дикой Розы

А за окном продолжался дождь. Казалось, что он лил всегда и будет лить еще целую вечность, и не только в Мехико, а по всей земле. И не видно ему конца, как не видно конца страданиям сеньориты Паулетты Монтеро де ла Рива, жестоко оскорбленной и униженной своими родителями.

Смеркалось. Неожиданно раздался раскат грома. Он был похож на выстрел. Паулетта вздрогнула и вспомнила тот страшный день, когда отдала дочь Томасе...

— Милая сеньорита, куда же я с младенцем в такой-то дождь? Ведь льет как из ведра! Как бы ребеночка не застудить...

— Беги, Томаса! Бери Розу и беги с ней! В твоих руках жизнь моей крошки Розиты, береги ее! Но никогда не показывайся с ней в этом страшном доме. Теперь я знаю - эти люди и впрямь способны на все. Даже на преступление!

Паулетта наскоро завернула младенца в одеяльце и передала в руки прачке, доброй и сердечной Томасе, которая обслуживала семейство Монтеро уже едва ли не десять лет.

— Но, сеньорита!

— Спрячь ее в своей корзине, — продолжала Паулетта, — и умоляю — быстрее! Они способны на все! Беги же, беги!

— Но как же... — нерешительно произнесла Томаса, укладывая крошечный комочек в ворох белья. Слезы лились по щекам доброй женщины. — Куда же я с ней? У меня ведь и не дом, а просто лачуга.

— Не важно! — воскликнула Паулетта.

— А как же вы сами без маленькой Розиты? Она ведь ваша дочка!

— Ради жизни моей Розиты беги, слышишь?! Они убили Педро Луиса и не остановятся, даже если перед ними окажется моя крошка. Спрячь ее, сбереги. Что будет потом — не знаю. Но Бог меня не оставит, он видит мои страдания...

— Бедная моя сеньорита... Да благословит вас Господь, да защитит Дева Гвадалупе! — Обливаясь слезами, Томаса тяжело опустилась на стул.

— Беги же, Томаса. Вот сюда, через эту дверь. Пройдешь садом, минуешь парк, а там тебя уже никто не настигнет.

— Клянусь вам, дорогая госпожа, я сберегу нашу дорогую девочку. Я сберегу ее, обещаю...

Паулетта спустилась вместе с Томасой по черной лестнице и выпустила ее в дождь. Прачка укрыла корзину с драгоценной ношей своим платком и быстро зашагала по садовой дорожке в сторону парка. Еще минута — и она исчезла из виду. Паулетта долго стояла и пристально смотрела вслед.

Она не чувствовала, что промокла до нитки. Слезы текли по ее красивому лицу, перемешиваясь с дождевыми каплями. Так не хотелось верить в то, что она больше никогда не увидит свою Розу! Вспыхнула молния, пронзительно ударил раскат грома, и Паулетту вдруг со всей очевидностью пронзила мысль, что теперь она обречена на долгие и долгие годы страданий, тоски и одиночества.

Она снова вернулась к действительности. «Завтра уже мой двадцать второй день рождения, — думала Паулетта. — Как я, бывало, ждала его, как готовилась, когда была маленькой девочкой! Во сне мне снились сказочные подарки, которые принесут друзья и гости папы и мамы, море цветов, сладостей... Мне так нравилось, когда незнакомые взрослые сеньоры и их жены называли меня «маленькой принцессой». Я всегда загадывала, что в этот день будет хорошая погода и обязательно будет светить солнце, чтобы утром меня разбудил первый солнечный луч. Я вскакивала и находила рядом с кроваткой волшебные подарки от папы с мамой. Они ведь знали, как я люблю их сюрпризы»

Подбородок Паулетты дрогнул. Она вспомнила, какими далекими теперь стали для нее родители. Она просидела еще несколько минут, стараясь не расплакаться, а затем с силой захлопнула дневник. Она не могла больше писать.

За окном все так же лил дождь.

Паулетта поразилась странной мысли, что сегодня ей уже все равно, светит ли на улице солнце или идет дождь. Ей безразлично, какая погода будет в ее двадцать второй день рождения.

Неожиданно в дверь постучали. Паулетта вздрогнула и обернулась — на пороге стояла ее мать, донья Росаура, строгая, элегантно одетая женщина средних лет со следами былой красоты на худощавом, еще не старом лице.

— Ты снова за свое? Опять плачешь? — мать казалась раздраженной. — Ничего не понимаю. Паулетта опустила голову.

— Время, кажется, не пошло тебе на пользу, — донья Росаура подошла к дочери ближе. — Не забудь, завтра званый вечер, — сказала она уже мягче. — А ты, именинница, будешь в центре внимания. Ты же так любила этот день, когда была маленькой!

Паулетта вспомнила, что когда-то уже слышала эти слова.

— Не забудь, завтра званый вечер, — сказала мама. — А ты, именинница, будешь в центре внимания. Ты же так любила этот день, когда была маленькой!

— Но, мамочка, многие девочки из нашего класса собираются сегодня на народное гулянье в парк Чапультепек. Там будут продавать цветные калавары из папье-маше. Будут выступать самые лучшие гитаристы.

— Это еще что?! — возмутилась донья Росаура.

— Только я одна сижу дома, — Паулетта вытерла заплаканные глаза.— А ведь завтра мне уже пятнадцать лет!

— Паулетта, — лицо матери стало строгим, а в голосе зазвучали повелительные нотки.— Ты прекрасно знаешь, что это так называемое народное гулянье не что иное, как презренное собрание простолюдинов, черни. Все эти перья, маски, кривлянье... — донья Росаура поморщилась. — А эти полуодетые женщины! Ни одна порядочная дама никогда не позволит своей дочери оказаться на подобной вакханалии.

— Но, мама, — продолжала упрашивать Паулетта, — все девочки из нашего класса туда пойдут. Даже Амалия. Ее отпустили под присмотром их шофера Роберто.

— Вот как? — донья Росаура недоуменно подняла брови. — Это она сама тебе сказала?

— Конечно!

— Странно. Как сеньора Клаудиа могла такое допустить? Я удивляюсь ее беспечности. Значит, ты воображаешь, что я могу отпустить тебя с шофером?

— Но, мамочка, Сильвия говорит, что там раздают бумажные цветы, по канатам ходят клоуны. А какие песни поют ансамбли гитаристов!

— Какая чушь! Тебе что, нужны бумажные цветы?

— Но я не буду смотреть на танцовщиц. А Сильвия говорит, что они вовсе не раздетые...

— Что ты ее слушаешь! — возмутилась донья Росаура и добавила: — Да кто она такая, эта твоя Сильвия?

— Сильвия Фернандес, — ответила Паулетта. — Дочь адвоката Фернандеса.

— Все просто с ума посходили, — покачала головой мать. — В наше время не то что на карнавале, в День всех святых молодой девушке было непозволительно одной появляться на людях!

— Мамочка, но я же пойду не одна! — продолжала упрашивать мать Паулетта. — Я могу пойти с няней Эдувигес или с Педро Луисом.

— Не понимаю, — донья Росаура продолжала говорить так, будто не слышала слов дочери.— Какое удовольствие можно получить, толкаясь в толпе с оборванцами из Вилья-Руин? Там же может быть кто угодно — пьяные индейцы, попрошайки, воры, даже бесстыдные женщины. В конце концов это и небезопасно.