Дарья Симонова - Нежная охота на ведьму

Смятение из-за Ромкиных перемен затмило прочие темы, скомкало безграничное ревнивое Любино любопытство. Она стала теребить сына расспросами, но он привычно от нее отмахивался. Дескать, что ничего особенного не происходит! Жизнь идет своим чередом. И опять заладил свое «почему ты не можешь просто обрадоваться тому, что квартира нашлась… бесплатная!».

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — отозвалась Люба. — Я, кстати, сама приду посмотреть эту квартиру! Поди ж там полное запустение…

— Нет! — завопил Ромка. — Это мое дело — где я буду жить, понятно?! Что это за мелочная опека…

— Да пусть приходит, — миротворчески разрешил Сергей.

Люба поняла, что ей в этом заговоре не место. Она хотела гордо уйти, но подумала, что поздновато для таких жестов. Лучше пойти посмотреть выставку какого-то недавно извлеченного из забвения живописца, которому покровительствовал купец Неволин… Надо же после всех этих лет посмотреть, что в этом особняке теперь внутри!

— Покажи-ка мне твоих призраков, — усмехнулась Люба. — У тебя, наверное, новый договор с кармой, раз ты вернулся на Родину.

Сергей было вопросительно улыбнулся, мол, ты о чем… А потом понимающе прищурился:

— Ты о Каре? Да говори ей, пожалуйста, только будь готова, что станешь ей врагом. Живой я ей совершенно неинтересен. Мертвый — пожалуй, это слишком для нее. Промежуточное состояние этих двадцати лет — самое то! Можно столько историй навертеть… вызвать такой интерес к интриге!

— Нет, я все же не пойму, что у вас за жестокий клубок отношений в семье?!

— Для этого клубка нужен сторонний распутыватель. Мне она не верит. Думает, я — родительский любимчик, которому все прощалось И что я хочу принизить ее и навесить чужую трагедию. А ведь она действительно проживает чужую жизнь! Жизнь девочки-подростка, умершей в начале 1950-х годов…

— О чем ты? — испугалась Люба.

— Да… ни о чем. Я ж сказал: чтобы пролить свет на эту историю, нужен сталкер. Который влезет в наши семейные дебри и, возможно, сам получит внушительную дозу родовой радиации. Где такого взять?

Люба никак не могла взять в толк, о чем речь. Она пыталась смотреть на портреты начала ХХ века, на лица, которым предстояло стать свидетелями и участниками катастроф этого столетия, но взгляд скользил мимо, в окна с их снежными сумерками. То, что говорил Сергей, она воспринимала осколками чего-то огромного и непостижимого. Имя «Герман» было связано для Любы с несчастьем, с обездоленностью, с напрасными трудами… А оказалось, он дал верный вектор для Сергея. И даже некто из числа потомков… дальше было уже слишком сложно: потомки упомянутых в Германовой книге — тогда, в конце девяностых Люба не считала рукопись книгой, ведь кто только ни заделался писателем! — эти потомки из живописного французского городка под названием Кольмар подкинули русскому гастарбайтеру работенку… То есть практическая денежная польза, которой молится обыватель, нашлась в Германовых апокрифах. Непостижимо…

И, по словам Сергея, именно эта польза — их яблоко раздора с Карой. Она ведь полагает, что наследие Германа — ее законная добыча. Она ведь тоже пыталась ее искать…

— Дело совсем не в добыче! — тихо возразила Люба. — Тебе просто так легче. Прикрыть свой иррациональный страх материальными мотивами. Вроде как они всем понятны. Безумное все-таки у вас семейство… Я, конечно, никогда до конца не пойму, в чем у вас там дело, но зачем ты распространяешь сплетни о том, что Марина — не дочь Шалимова?

— Ромка, как это часто с ним бывает, не дослушал, — не меняя безмятежного тона, ответил Сергей. — Я всего лишь передал то, что говорила мне сама Кара накануне моего отъезда. В тот момент ей хотелось так думать. Что же до страха, то… да, я обхожу стороной людей, которые бесконечно ищут оправу для своей пустоты. Пустота — опасное свойство.

Люба понимала, о чем он. Хотя сама никогда не могла объяснить, что ее настораживает в Каре. И ведь точно — какая-то пустота под упругой энергичной оболочкой, под всеми этими образованиями и чувствительным, легко откликающимся на запрос собеседника интеллектом. Она внезапно ощутила, как легко Кара восприняла бы… ее исчезновение. Если бы исчезла Люба, ее невестка наверняка изобразила бы активное сочувствие, но до глубоких переживаний дело бы не дошло. «А у кого бы дошло?» — вдруг спросила Люба саму себя. Ей почему-то представилось, что и Ромка скорбел бы недолго. Впрочем, ладно, это из-за сегодняшних потрясений… Да и что греха таить, Кара думает о Любе зеркально: дескать, только вздохнула с облегчением, когда мой братец-алкаш оставил ее в покое… Каким холодным местом бывает семья!

«Но не моя!» — поспешила отряхнуться от грустной философии Люба.

А через неделю она отправилась посмотреть квартиру, где обустраивался сын, и… нашла «сталкера».

«Запутанная, странная, непонятная история, когда же ты завершишься?!» — кричала про себя Стефания, выкарабкиваясь из очередного обострения. С того момента, как Лика бросилась «на передовую», вылазка в прошлое казалась провальной затеей. Но провалом в очередной раз стала взбеленившаяся болезнь. А Лика сработала что надо…

Сергей уже был предупрежден о звонке. Какая оперативность, однако… И, по словам Любы Мелиховой, даже проявлял любопытство. Во что Стефания, конечно, не верила. Это было бы фантастически просто. Но Люба, когда они встретились и вывалили друг на друга груды подробностей, просила не усложнять. Собственно, Люба Мелихова вообще была из тех благословенных людей, у которых получается не усложнять не только свое, но и чужое существование. Стефания твердила: мол, на каких основаниях я могу лезть в его жизнь? А Люба отвечала, что человек иногда очень нуждается в том, чтобы в его жизнь кто-то лез. В его сырую зябкую унылую пещеру.

— Разве у него все так плохо? — удивилась Стефания.

Люба отмахнулась: дескать, сама копай, раз это твое призвание. Может, на новую книгу накопаешь. При слове «книга» Стеша почувствовала, как болевой импульс пробежал по сеточке нервных волокон. Но она была тронута, что шапочно знакомый человек так проникся ее горестями. Она даже чуть было не поведала о своей потаенной уверенности в том, что, развяжи она узел этой истории, — и болезнь отступит. Не сразу и не без боя, но процесс пойдет на убыль. Так уже бывало…

Вот она, ее вечно никому не понятная корысть! В пытливом любопытстве к душам и духам — ее соль со свечкой, ее кащеева иголка, но не смерти, а жизни. Хотя не стоит забивать этим голову здравомыслящих сотрудниц отдела кадров…

Виктор на этот раз испугался Стешиного состояния кардинально. Был настроен решительно и завел крамольный разговор об операции. А что может быть страшнее разумного довода «ты же сама видишь…». Но что было совсем из ряда вон — его поддержал Юра. Впервые Стефания видела сына таким угрожающе настойчивым. Любимые мужчины, ее рассерженные ангелы, гневно трепетали невидимыми крыльями. «Сердце, как узник, билось в стены своей тюрьмы», — что делать, образ, хоть и затертый, но верный. И Стеша сжалилась. Сдалась. Сказала: хорошо, сделаю, как скажете. Пускай меня режут. Если вы будете меня любить и разрезанной, — тогда пожалуйста. Что же, видно, пришел мой час.