Алана Инош - Дар

Алана Инош

Дар

Аннотация: Вот так живёшь себе на берегу моря с любимой женщиной, занимаешься любимым делом, пьёшь кофе ровно в полдень, а потом встречаешь странную ночную собеседницу по ту сторону экрана ноутбука, которая несёт какой-то бред и любит лечить бессонницу котами… И тихо офигеваешь, что, блин, вообще происходит и как теперь с этим жить дальше. Останется ли кресло креслом, а дом — домом?

Сумрак комнаты прорезал луч сероватого света, пробивавшегося в щель между занавесками, а тёплую, уютную тишину нарушало тиканье часов на полочке над декоративным камином. На диване, утопая в мягких подушках, лежала худая, измождённая женщина. По обильной проседи в светло-русых волосах, размётанных спутанными прядями по изголовью, ей можно было дать лет пятьдесят, а по гладкому молодому лицу, озарённому внутренним горьковатым покоем — не больше тридцати. Тёплый шерстяной кардиган смотрелся безразмерным мешком на её хрупком теле, рукава болтались на тонких, как спички, руках. Под желтовато-бледной, малокровной кожей просвечивали голубые жилки.

На столике около дивана рубиновым светом сияли в луче из занавесок остатки вина в бокале, а под боком у женщины мурлыкал огромный пушистый кот сибирской породы. Тщедушная грудь вздымалась медленно, устало. Костлявая рука соскользнула и свесилась с края дивана, на пол упал листочек сероватой газетной бумаги — страничка отрывного календаря. Вот только на ней была не дата, а красный знак бесконечности — восьмёрка на боку.

*

Рина шагала босиком по пустынному пляжу, с удовольствием зарываясь пальцами в тёплый песок. Лёгкие белые полукеды она несла в руке. Из-под закатанного рукава мужской рубашки выползал, оплетая предплечье, узор татуировки, серебристый браслет-цепочка оттенял загар.

Остановившись, она долго смотрела в безмятежную морскую даль из-под узких полей светло-бежевой шляпы. Тёмные очки соскользнули к кончику носа, и она вернула их пальцем на место. Перед тем как спрятаться за щитком очков, прищур её пронзительно-светлых серых глаз с золотистыми крапинками около зрачков поймал слепящий блик солнечного пятна на глади моря. Веки чуть дёрнулись от яркости.

Одиннадцать пятьдесят пять. Выйдя с пляжа, Рина обулась и зашагала домой.

Её ноги в полукедах пружинисто взбежали по ступенькам крыльца. Дом встретил её приятной прохладой: стремительно шагая, она рассекала пространство, струйки воздуха обтекали лицо и грудь, колыхали полы расстёгнутой рубашки. Скинув последнюю, Рина осталась в майке-борцовке. По давнему обыкновению, её ждала чашка кофе со сливками. Смакуя любимый напиток у окна, Рина смотрела на залитый солнцем сад, где роскошно цвели рододендроны и азалии всех возможных расцветок: розовые, лиловые, жёлтые, белые, сиреневые. Чистоту и яркость этих красок можно было пить глазами бесконечно, как сладкий нектар.

Накинув заляпанную рабочую рубашку, Рина вернулась к картине. Этот треклятый бокал с вином никак не давался ей. Не получалось наполнить его нужным светом. Перед мысленным взглядом он стоял, переливаясь до жути выпукло и живо, но на холст отказывался переноситься…

Хлопнула дверца машины, сердце радостно и тепло ёкнуло. Сияя пшеничным золотом волос в закатных лучах, по плиткам дорожки шла к дому Ангелина — в длинном белом платье с тонким лакированным пояском. Краешек воздушного шарфика скользнул по цветам азалии — будто обласкал мимоходом. Хозяйский взгляд окинул сад, а взгляд Рины из окна мастерской на втором этаже ласкал женственную фигуру любимой, с особенным трепетом ныряя с высоты в тёплую ложбинку её груди. В низу живота сразу разлилась жаркая сладость, щемящая и требовательная, жадная.

Работать Рина уже не могла, все её мысли крутились и порхали незримо над Гелей. Тело с небрежной ленцой развалилось в кресле, не подавая виду, что на самом деле она вслушивалась в звук шагов Гели, и тот отзывался внутри светлым эхом. Царица и хозяйка вернулась, и в доме даже светлее стало.

Мягко ступая ногами в сандалиях, Геля мельком заглянула в приоткрытую дверь мастерской, отметила улыбчивым взглядом расслабленно-кошачью позу Рины.

— Привет, — серебристо прозвенел её голос.

Рина гоняла из одного угла рта в другой изящную сигариллу, но не закуривала, томно глядя на Гелю из-под полуприкрытых век. Весь её вид как бы призывал: «Ну, иди же сюда, детка, почеши мне за ушком, мрррр…» Геля призыв явно улавливала, но ограничилась лишь ласково-насмешливым, дразнящим взглядом и кокетливо ускользнула. Мысленная кошачья лапа Рины цапнула лишь пустоту и колыхание воздуха с едва уловимым ароматом духов.

Она сдержала порыв тигриного прыжка вдогонку. Геле требовалось время, чтобы перестроиться с рабочего лада на домашний — хотя бы несколько минут. Она была директором детской школы искусств.

Раздразнённая видом ложбинки, Рина уже не могла думать ни о чём другом. Сначала она слонялась по мастерской, рассеянно глядя сквозь окно на видневшийся вдали залив и домики в янтарных вечерних лучах, потом смахивала пыль и мусолила во рту так и не зажжённую сигариллу. С кухни потянуло чем-то вкусным.

Геля, в коротком домашнем платье и фартуке с оборочками, готовила ужин — два ромштекса, картофельное пюре и обжаренные овощи. Она нагнулась, чтобы смести в мусорное ведро овощные очистки. Грех было не воспользоваться таким соблазнительным моментом, и Рина, сделав вид, что ей срочно нужно протиснуться мимо неё, коснулась самой выступающей точки Гелиной фигуры. И не просто коснулась, а смачно, от всей души взялась за неё обеими ладонями, слегка сжала тёплую, упруго-податливую мягкость… И получила аккуратный, но решительный толчок этой самой точкой.

— Рин, если ты будешь меня отвлекать во время готовки, я испорчу наш ужин. — Голос Гели был непреклонен, косой взгляд через плечо — неумолимо суров. — Ты хочешь остаться голодной?

— М-м, — мурлыкнула Рина ей на ухо. — Не сердись, царица этого дома. Может, я могу помочь?

— Да, разомни картошку, пожалуйста, — деловито сказала Геля, переворачивая ломтики овощей на сковороде. — Влей масло с молоком и посоли.

Рядом в мисочке дымилась смесь горячего молока с растопленным сливочным маслом. Рина принялась яростно молотить мялкой картошку, вкладывая в это всю свою жарко тлеющую страсть и нетерпение.

— Вот это я понимаю — готовка с любовью, — усмехнулась Геля, приподняв бровь.

Влажно-сливочный пар от пюре обдавал лицо Рины, а перед глазами колыхалась грудь Гели: та помешивала овощи.

Рина тонула в насмешливой синеве её глаз и так наяривала мялкой, что горячие брызги в стороны летели.

— Полегче! — хмыкнула Геля. — Сама кухню отмывать будешь…