Оксана Алексеева - Когда жёлтый карлик выходит на охоту [СИ]

Он щелкнул меня легко по кончику обсуждаемого объекта.

— То, что ты суешь его, куда не следует. Ну и так… сплошное безобразие.

— Слушай, — меня почему-то разбирал смех каждый раз, когда я на него смотрела. Просто лицо у него очень смешное — два глаза и нос, растущий прямо между ними. Правда, у него красивый — не придраться, но смешной. — А почему ты солнце так не любишь?

Он, похоже, впал в философские раздумья:

— Это старая индейская легенда, мой друг. Ща расскажу… — дал мне время, чтобы подготовиться, и начал заунывным голосом: — Когда желтый карлик выходит на охоту…

— Кто? — прыснула я.

— Карлик. Желтый, — терпеливо пояснил Антон. — Так вот, когда желтый карлик…

Я уже закатывалась от смеха.

— Ты сейчас о своем члене?

Он подумал секунду, а потом завалился на бок, хохоча. Выпрямился, вытер слезу:

— Ты еще и дура ко всем своим недостаткам… Солнце — звезда класса «желтый карлик»! Желтый карлик — это Солнце, а Солнце — желтый карлик, ясно? — он все-таки дождался, пока я отсмеюсь. — Так вот, когда желтый карлик выходит на…

— Ты что-то имеешь против карликов? Или попросту расист? — перебила я, как только смогла произносить членораздельные звуки.

Он тоже смеялся, хоть и пытался выглядеть более серьезным, чем я.

— Я тебя о солнце спросила! Так что давай без карликов и их охоты!

Он безнадежно махнул на меня рукой:

— Почему меня все спрашивают, за что я солнце ненавижу? Не логичнее ли спрашивать остальных, за что они его любят?

— Логичнее! — согласилась я. — Бережешь свою нежную рожу… кожу, Снеговичок?

— Ага, — он, вероятно, решил, что объяснить что-то сейчас мне все равно не получится, поэтому переключился: — Давай, потрогай, какая у меня кожа нежная.

И пододвинул ко мне свою щеку, которую я и погладила тыльной стороной ладони.

— Небритая у тебя рожа… кожа, — подвела итог экспертизе.

— Небритая, но нежная! — он поднял указательный палец вверх, обозначая значимость собственной мысли. — Пошли танцевать, поварешка.

И потащил меня снова на кровать. Танцевать у меня теперь не особо получалось, почему-то больше хотелось хихикать. Я запнулась о подушку и свалилась ему под ноги, кое-как перевернулась на спину. Чтобы встать, потребовались бы слишком грандиозные усилия, поэтому я продолжала валяться. Антон с осуждением осмотрел мое пассивное тельце, потом тоже опустился — сначала на колени, а потом просто навалился на меня. Уперся локтями по обе стороны от моего лица, наклонился и поцеловал.

Это не порыв был даже — а как само собой разумеющееся действие, продолжение настроения. Ничего особенного, просто раз уж мы оказались в такой позиции, то и плыть нам дальше по течению — а удобнее всего выходило теперь именно целоваться. Думать ни один из нас в этот момент не был способен, напрягаться — тем более, поэтому это был не порыв, а следование самой простой траектории полета.

Поцелуи его, правда, были прерывистыми: едва коснется моего языка — отстраняется, даже глаза открывает, смотрит на меня, а потом снова ныряет языком в мой рот. Очень приятно и даже немного волнующе — хотя слово «волнение» сейчас не очень подходило для описания моего состояния. Просто очень приятно, но начало раздражать его бесконечное прерывание контакта — словно дразнит, а мне было не до этого. Поэтому обхватила его затылок, чтобы не позволять больше отстраняться. У него, видимо, тоже сил на сопротивление не осталось, поэтому теперь он целовал непрерывно — скорее ласково, чем страстно, позволяя и моему языку самовольничать. Просто невероятно приятно, даже волнующе — хотя слово «волнение»… да-да.

Поскольку он всем весом лежал на мне, удобно устроившись между моих ног, то я через очень длительное время, сосредоточившись, ощутила его напряжение внизу даже через слои ткани. Осознание, что он возбужден, взбаламутило, выхватило из глубин разнеженности и плюхнуло на какую-то более шаткую поверхность. Захотелось потереться, податься бедрами вперед, чтобы тянущее чувство внизу усилилось. Обхватила его ногами и с легким стоном все же поерзала.

Он оторвался от моих губ, наклонился к уху:

— Алин, — я потом только удивлюсь, что он назвал меня по имени вместо уже привычной «поварешки». — Давай попробуем то же самое, но без одежды?

Это немного меня отрезвило.

— Не-не-не! На секс ты меня не разведешь, желтый карлик, — язык до сих пор заплетался.

— Звучит, как вызов, — он улыбался, теперь глядя мне в глаза, не позволяя снова его целовать. А мне только того и хотелось. Даже немного разозлилась, хотя в тот момент слово «злость»… ну, вы поняли. Пришлось говорить, хотя сейчас мой язык требовал совсем другого:

— Да мы обдолбанные! Как потом смотреть друг на друга будем?

Он все же соблаговолил ответить на мой призыв, снова поцеловав. Думаю, ему тоже только этого и хотелось. Но оторвался слишком быстро, не дав снова утонуть в ощущениях:

— Как раз потому что обдолбанные — и надо. Завтра все на это и спишем. Замечательная причина, чтобы потом это благополучно простить себе и забыть.

Звучало, как вариант. А целоваться хотелось до пузырчатого мельтешения перед глазами. Подумала. Ответила:

— Не вариант! К тому же… у меня никого раньше не было. И что-то я никак не вижу тебя в этой роли… даже такого замечательно-обдолбанного.

— Врешь… — он замер, посмотрел на меня как на прокаженную, даже нахмурился. — Серьезно? Никого? Это из-за твоего носа, да?

Я рассмеялась первой, он свалился на меня, трясясь всем телом. Приятно тяжелый, но сейчас не об этом.

— Антон, — взмолилась я. — Ну давай целоваться, пожалуйста!

Он мягко, одними губами, прикусил мне кожу на шее, щекотно. Снова приподнялся:

— Ладно, давай. Но если я кончу в штаны — обещай не смеяться!

— Слово бойскаута, — я даже руку попыталась приподнять, чтобы изобразить соответствующий жест. И, конечно, тут же расхохоталась.

Зато потом мы целовались — долго, протяжно, тягуче. Просто потрясающе. Я почувствовала, что мои губы уже опухли, как у Анджелины Джоли, а рука его находилась где-то на моем бедре, сжимая почти до боли. Я уловила изменение его настроения до того, как он отстранился, улыбаясь теперь как-то совсем по-другому, голос стал хриплым:

— Поехали куда-нибудь отсюда, Алин, а то я на грани изнасилования. До сих пор я девственниц ни разу не насиловал.

Если честно, то я бы продолжила наши нежности без чего-то более серьезного. В голове такая приятная кашица из эмоций, но возможно, пора проявить и благородство, хоть и очень не хочется.

— Поехали.

Собрались за полминуты. На посошок жахнули еще текилы. В такси долго спорили — в зоопарк или за котом. В итоге неожиданно для обоих приехали в мой институт. Из внимания улетучился тот момент, как мы прошли вахту — у меня-то пропуск, а у Антона, видимо, с собой был паспорт. А, вспомнила, зачем мы там оказались — мне ж методичку надо было забрать! Ну вот, видимо, за методичкой и приехали.