Меган Куин - Игрок

– С чего вдруг? – я с возмущением поворачиваюсь к нему. – У вас нет повода для

беспокойства.

– Ты отдалился. Мы долго от тебя ничего не слышали, а твоей физиономией я могу

любоваться только по телеку.

– О, мой сладенький друг нуждается во внимании?

Я подхожу к нему и похлопываю его по щекам.

– Не будь кретином, – говорит Грэхем, отпихнув мою руку. – А с ней ты разговаривал?

– С кем? – любопытствую я, прекрасно понимая, о ком он говорит, но мне хочется

потянуть время, потому что каждый раз, когда я думаю о Пенелопе, то представляю её

прекрасное, но подавленное от моих слов лицо. Тяжелее всего знать, что она все еще

проживает в отеле, так ко мне близко, но совершенно недоступна.

– С Нелл, – без заминки отвечает Грэхем. – Не делай вид, будто не знаешь, о ком я.

Ты говорил с ней?

– Зачем мне с ней разговаривать? Она ясно дала понять, что между нами все кончено, хотя на самом деле между нами ничего даже не было. Какое-то время мы неплохо

потрахивались, но мне это наскучило.

Каждая буква, произнесенная моим долбанным ртом – ложь. Ложь, пропитанная такой

ненавистью к себе, что я едва могу слышать то, что говорю. Проще злиться и дать гневу

блуждать внутри, чтобы потом использовать его против любого, кто попытается «помочь»

с твоей проблемой. А уж когда дело доходит до меня, то здесь вообще ничем не помочь.

Такая моя жизнь.

Я хастлер (прим.перев.: профессиональный игрок в покер).

Игроком родился, игроком рос и, будь я проклят, если кто-нибудь попытается это у

меня отнять. Даже, если это маленькая брюнетка с карими глазами и гребаным золотым

сердцем.

Грэхем подходит ко мне сзади и толкает, отчего я падаю на диван.

– Какого хрена! – кипячусь я, смотря на свои мокрые от виски руки.

– Знаешь, Гевин, мы знакомы уже давно. Я видел, через что тебе пришлось пройти.

От победы в Монте-Карло до посещения могилы отца. Я видел вереницу женщин, которые

входили и выходили через двери твоей виллы без намерения вернуться. Я видел, как ты

впадал в депрессию и прожигал жизнь, вместо того, чтобы ею наслаждаться. Но вот по-

настоящему счастливым, настолько счастливым, что твоя улыбка растягивалась от уха до

уха, не видел. Пока не появилась Нелл.

– Давай не будем об этом, – предупреждаю я, потому что мое сердце вырывается из

груди при каждом упоминании имени Пенелопы.

Даже в самых смелых мечтах я не представлял, что Грэхем заговорит со мной о

Пенелопе. Он эгоистичный мудак, который проводит больше времени, любуясь на себя в

зеркало, чем на окружающих. Так что меня не просто шокирует, мне абсолютно не надо, чтобы он задвигал свое тщеславие даже на пару секунд и влезал в мои дела.

– А почему это так тебя задевает? – спрашивает Грэхем.

– Меня? – указываю на себя и обхожу кухню, чтобы вытереть руки. – Почему это так

беспокоит тебя, Грэхем? Когда ты начал переживать о женщинах, с которыми я сплю?

– Нелл не просто женщина, с которой ты спал, Гевин. Она нечто большее. У меня к

тебе вопрос: почему ставишь во главу какой-то гребаный покер? Ты уже знаешь, что ты

лучший, какой тогда смысл?

Я смотрю Грэхему в глаза, пока вытирая руки, до боли сжимаю полотенце.

– Все просто, Грэхем. Меня не интересуют длительные отношения.

– Полная хрень. Это все гребаный бред, и ты это знаешь. Скажи, ты просто боишься?

– Почему, черт возьми, я должен бояться женщины? Я считал, что ты знаешь меня

лучше.

– Ты боишься не Нелл, придурок, ты боишься, что люди поверят, что ты пошел по

стопам отца.

Ну, если это не Божья правда, то я не знаю, что тогда. Всю свою взрослую жизнь я

делал все возможное, чтобы не закончить, как отец: не проиграть и не потерять жизнь из-за

женщины, которая забудет о тебе сразу, как твое тело станет холодным. Почему я должен

вести себя по-другому сейчас?

– Я не боюсь стать похожим на отца, я просто не хочу, чтобы люди видели какую-

либо связь между нами.

– А почему бы и нет? Из моих воспоминаний, твой отец был эмоциональным и добрым

человеком. Он, возможно, не очень хорошо это показывал, но любил тебя и...

– Он, бл*ть, не любил меня! – бросаю в ответ, прерывая Грэхема. – Если бы он любил

меня, то не проводил бы каждый час за столом в погоне за тем, что у него уже было.

Отступив назад, Грэхем стучит по барной стойке перед собой и засовывает руки в

карманы.

– Ну, в таком случае, ты на самом деле как твой отец, Гевин. – Покачав головой, он

неторопливо идет на выход. – Ты много всего выиграл и доказал свою состоятельность. Ты

добился успеха, дальше больше некуда. Ты продолжаешь гоняться за мечтой, которую уже

осуществил, в точности как он. Сейчас настало время жить вне карт и покерных фишек.

Надеюсь, Нелл будет рядом, когда ты, наконец, вытащишь голову из задницы. Если ты, конечно, это вообще сделаешь.

Не сказав больше ни слова и не дожидаясь моего ответа, Грэхем уходит. Щелчок

дверного замка эхом разносится по моим очень пустым, очень холодным апартаментам.

– Бл*ть, – бормочу я, впиваясь в лоб пальцами, чувствуя, как в основании черепа

начинает формироваться сильная головная боль.

Оказавшись в спальне и начиная раздеваться, я обдумываю последнее заявление

Грэхема. Неужели я так зациклился на том, чтобы не влюбиться в женщину, как мой отец, что гонюсь за тем, что никогда не сделает меня по-настоящему счастливым? Ставить вот

так под сомнение всё, на чем была основана твоя жизнь, – это пиз*ец как сбивает с толку.

Я чувствую нарастающее в теле напряжение, пока живот сжижается от крутящихся в голове

вопросов.

Быстро подготовившись ко сну, даже не утруждая себя ужином, я проскальзываю

между прохладными простынями и таращусь в потолок, заложив руки за голову.

Когда я впервые ее увидел, то захотел трахнуть. Я хотел трахнуть ее сильнее, чем

любую другую женщину когда-либо. Поэтому я поторопился сделать то, что умею лучше

всего. Преследовал, поймал и заклеймил.

Но мне было мало.

По какой-то непонятной причине мне нужно было больше. Мне нужно было сделать

ее своей, убедиться, что она будет выкрикивать ночами только мое имя, видеть ее яркую

улыбку по утрам и чувствовать ее маленькое, гибкое тело возле своего во время сна.

И знаете что? Будь я проклят, если не наслаждался каждым моментом ее присутствия.

Но это пора было прекращать. Я знаю, что происходило. Меня пугало, что я шел по

стопам отца, но я отказываюсь гравировать на себе клеймо позора.

Так почему все ощущается таким чертовски неправильным? Почему я чувствую, что

теряю контроль? Почему мне кажется, что я не могу дышать? Я зажмуриваюсь, когда

образы Пенелопы проносятся в моем разуме: как ее волосы раскидываются по моей