Дженика Сноу - Девственник

Когда увидел ее сегодня утром, я мог сказать, что с ней было что-то не так. Она притворялась и натянула фальшивую улыбку, но в ее глазах я мог увидеть что-то, что беспокоило ее.

Моим первым желанием было потребовать, чтобы она сказала мне, какой хер причинил ей боль, потому что я был готов прибить того урода, но оставался спокойным, желая, чтобы она пришла ко мне и сказала, что ее беспокоит.

Я сидел на своем месте в задней части класса, смотря на нее, не в состоянии сосредоточиться на том, что говорил учитель. Изабель сидела за несколько мест передо мной справа. Она продолжала постукивать карандашом по столу и подергивать ногой, явно нервничая. Я никогда не видел ее такой, и поэтому все мышцы в моем теле были напряжены от необходимости сделать все правильно для нее, чтобы она почувствовала себя лучше.

Затем она оглянулась на меня, возможно, почувствовав, как мой взгляд прожигает ей дыру в затылке. Она улыбнулась, но улыбка была натянута и не достигала ее глаз. Я сжал кулаки, желая просто послать класс нахрен и вытащить ее из комнаты, но, к счастью, зазвенел звонок. Я вскочил со своего места, схватил рюкзак и подошел к ней.

— Эй, — мягко сказала она, когда положила свои книги в сумку. Я видел, как пошевелилось ее горло, когда она сглотнула, мог увидеть, насколько была напряжена ее челюсть.

— Пошли, — сказал я и потащил ее из класса, по коридору и наконец на улицу.

Мы дошли до ее машины, и только тогда я скрестил руки и посмотрел на нее. Я ждал, что она скажет мне, какого хрена происходит, и, когда она продолжила молчать, я выдохнул.

— Что происходит? — спросил я, смягчая голос. Я не хотел расстраивать ее, потому что, честно говоря, был на грани от незнания того, что с ней. Она никогда ничего не скрывала от меня.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, но не встретилась со мной взглядом.

Я положил свой указательный палец под ее подбородок и поднял голову.

— Изабель, — сказал я тихим голосом. — Что происходит? — она не сразу мне ответила, и когда я увидел, что слезы начинают формироваться в ее глазах, то выругался. — Кто-то издевается над тобой?

Я сжал другую руку в кулак и стиснул зубы. Мне нужно было сохранять спокойствие, потому что сама мысль о том, что кто-то приставал к ней, заставляла меня сходить с ума.

— Если кто-то издевается над тобой, то помоги мне, Боже… — я покачал головой, — я причиню им боль.

Я смотрел в ее карие глаза и видел, как ее окрашенные в рыжий цвет волосы обдувает ветерок. Черт, я ощущал цитрусовый аромат, который всегда окружал ее. Несмотря на то, что не знал, что с ней происходит, я становился твердым, желая ее, как дьявол желает получить дозу своей зависимости.

Она покачала головой:

— Никто не причиняет мне боль, Куинн, — ее голос был тихим, почти отстраненным.

Я хотел погладить пальцем по ее мягкой коже под подбородком, но воздержался и убрал руку.

— Ты весь день странно себя ведешь. Скажи мне, что не так, потому что я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы увидеть, что ты беспокоишься о чем-то.

Она опустила взгляд и закрыла глаза. Через секунду она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Боже, она была великолепна; даже выглядя так, будто кто-то вырвал ее сердце и потоптался на нем, она была самым красивым гребаным человеком, которого я когда-либо видел. Я хотел притянуть ее и поцеловать, пока она не начнет задыхаться, хотел сказать ей, что люблю ее так чертовски сильно, что, лежа в постели ночью, думал о том, чтобы она стала моей.

Я хотел сказать Изабель, что она была для меня… что она была единственной, кого я когда-либо хотел.

Я был девственником и хотел, чтобы Изабель стала моей первой и последней.

— Мы переезжаем, Куинн.

Ее слова вернули меня в реальность, заставляя моргнуть и попытаться переварить то, что она сказала.

— Что? — спросил я, осознавая слова, но не понимая их.

— Я переезжаю. Моего папу повысили, и переезд является частью повышения.

Она смахнула слезу, которая покатилась по щеке.

— Переезд? — спросил я, мой голос был хриплым, напряженным.

Она кивнула.

Я покачал головой.

— Когда?

Она молчала в течение долгого времени, и я чувствовал, что становлюсь напряженнее, зная, что то, что она собиралась сказать, будет чертовым адом.

— Менее чем через две недели.

Я почувствовал, как воздух покидает мои легкие. Я не мог ничего поделать, кроме как стоять там и смотреть на нее, наблюдая, как слезы стекают по ее щекам.

— Две гребаные недели? — выплюнул я слова. — Ты серьезно?

Она кивнула.

Протянув руку, потому что я не мог смотреть на то, как она плачет, видеть, как ей больно, я прикоснулся к ее щеке и смахнул две слезинки большим пальцем.

— Как, черт возьми, кто-то может переехать через две недели? — я хотел сказать эти слова самому себе, но они вырвались из моего рта. — Блять, — сказал я и зажмурил глаза.

Мы не расставались больше, чем на сутки, с тех пор как нам было по десять.

Я, блять, любил ее.

Я люблю тебя.

Она положила свою руку поверх моей, и никто из нас не говорил и не шевелился в течение долгого времени. Наконец, она вздохнула и улыбнулась, это была грустная улыбка.

— Должность, которую занимает мой отец, должна быть освобождена сиюминутно, — ее голос был спокойным. — И моя мама не хочет ждать год, пока я закончу школу, чтобы мы переехали туда. Она хочет быть с моим папой.

Да, я догадался, даже понял это, но, черт, что насчет нас?

И как только эти слова проникли в меня, я почувствовал, как ярость наполняет меня. Я ощутил этот гнев глубоко внутри, он выбил из меня воздух и украл каждую каплю здравомыслия. Я хотел отомстить за нее, даже если перед ней не было монстра, не было кого-то, кто украл хоть унцию ее плоти. Я хотел быть тем, кто будет рядом с ней, быть убежденным в том, что ей не причинят боль, ни ее семья… ни расстояние, которое было нашим врагом.

Прямо тогда я хотел сказать ей, что все будет в порядке, что я никогда не уйду от нее. Я бы последовал за ней на конец гребаного света, если бы пришлось.

Она была для меня, и сегодня я собирался признаться ей в своих чувствах.

Сегодня вечером я отвезу ее в какое-нибудь уединенное место, где будем только мы, и расскажу ей мой самый сокровенный секрет.

Сегодня вечером я скажу Изабель, что люблю ее и что ничто не разделит нас.

— Ты рассказала Куинну? — спросил мой отец с другого конца стола.