Федерико Моччиа - Три метра над небом. Трижды ты

– Я ему уже сказала.

– Уже сказала? И как он на это отреагировал?

– Не знаю. Я дала ему письмо, которое написал ему Полло.

– И как он его воспринял?

– Думаю, нормально. Когда Стэп пришел на мою вечеринку, он попросил меня больше никогда об этом не говорить. Думаю, он считает, что его предали. Но он почувствовал и облегчение. Авария тут была ни при чем. Даже если бы он и был там, то все равно не смог бы этому помешать; если бы это не случилось в тот день, то случилось бы в другой. Полло уже решил. Ты даже не знаешь, каким упрямым он был в своих решениях! Он хотел умереть, но не быть никому в тягость – и все тут. Самоубийство – это свидетельство несостоятельности того, кто тебя любит, – того, кто всегда был с тобой рядом, но ему не удалось тебя остановить.

– Значит, вся тяжесть легла только на Стэпа.

– Так не должно было быть. Я должна бы была отдать ему письмо Полло сразу же, как это случилось.

– И ты отдала ему его только сейчас? – Паллина молча кивает. – Но почему ты не сделала этого сразу же?

– Не надо, прошу тебя. Ну не знаю я! Не спрашивай меня об этом. Иногда делаешь такие вещи, в которых нет абсолютно никакого смысла…

Баби думает о своей жизни, обо всем, что произошло. Ну и как тогда ее винить?

Паллина на нее смотрит; теперь она спокойна.

– Я сожалею только о том, что не освободила Стэпа от этого чувства вины раньше.

Баби ей улыбается, а потом задумывается. Паллина сделала важное признание. Теперь – ее очередь.

– Я тоже должна тебе сказать кое-что важное.

– Подожди, я возьму несколько салфеток…

Баби улыбается.

– Если ты заплачешь, то это будут слезы радости. По крайней мере, для меня: в этом самое большое мое счастье.

Паллина смотрит на нее с любопытством, она как на иголках. Она хочет узнать, о чем речь, но ей ничего не приходит в голову, и она строит самые нелепые предположения.

– Ну и? Да говори же! У меня больше нет сил терпеть. Так и в чем же самое большое твое счастье?

– Мой сын Массимо.

– Да, я его видела, мы с ним познакомились.

Паллина пытается вспомнить, как это было. Сосредотачивается – и вспоминает его в тот момент, когда мальчик обернулся и улыбнулся ей. Тут она все понимает и ошеломленно смотрит на Баби.

– Ну нет!

– Да.

Баби кивает.

– Нет, не может быть.

Баби ей улыбается и продолжает кивать.

– Но это так.

– Ну точно, как две капли воды. Как же я не поняла этого раньше?

Паллина вспоминает каждый случай, когда она была у Баби, но потом ее посещает еще одна мысль, гораздо более важная.

– Ты сказала об этом Стэпу?

– Да, я сообщила ему об этом в день, когда мы встретились на выставке.

– Ну и ну! Что за вечер откровений! А он что?

– Не знаю. Я не поняла. Он не захотел говорить со мной об этом. Думаю, он рассердился, но я счастлива. Это та часть моей жизни, которая помогала мне выжить.

Паллина качает головой.

– Ну вот этого я никак не ожидала! Это лучше, чем «Тайна», чем «Бьютифул», чем «Вишневый сезон»! В сравнении с твоей историей в этих фильмах, можно сказать, ничего не происходит. А тебе удалось скрыть это дома?

Баби кивает. Паллине любопытно.

– А кто, кроме меня, это знает?

– Моя мать, сестра и теперь – Стэп.

– Как все это запутано! И он узнал об этом именно сейчас, когда женился.

– Я думала, что это поможет, что, может, мы все начнем сначала. Если бы он меня попросил, то я бы взяла сына и ушла с ним.

– Ты по-настоящему решительная.

– Да.

– Но теперь все сложнее.

Баби молчит, а потом говорит:

– Есть только одна вещь, которая могла бы меня остановить: если бы у него был ребенок от нее.

– Вот об этом я ничего не знаю.

– Скажу тебе правду: теперь я уже не так уверена, что это меня бы остановило.

Паллина смотрит на нее и качает головой.

– После всех этих откровений я уже больше ничего не понимаю. Послушай, если уж сегодня мы говорим друг другу все, то я тебе должна еще кое-что сказать.

– Говори.

– Правда, это было уже давно. Ты помнишь тот вечер, когда мы пошли в «Новую Фьорентину», но я настояла на том, чтобы перейти в другой ресторан, потому что ты хотела пойти в «Баффетто», и там ты потом застала твоего парня с другой?

– Да, отлично помню. Его звали Марко, мы с ним встречались пять месяцев. Он сказал, что останется дома, заниматься, но вместо этого оказался там с другой. И я размазала по его голове пиццу с томатным соусом, моцареллой и без анчоусов, которая ему так нравилась.

– Так вот, я тебе никогда этого не говорила, но пиццерию я поменяла не случайно. Я знала, что Марко там, меня предупредил хозяин, Фабио, который питал к тебе слабость, и ему казалось нелепым, что ты встречаешься с таким, как Марко, которого ты не особенно интересовала.

– Не может быть! В тот вечер, когда ты составила мне компанию, я тебе даже дала разноцветную заколку-гребешок, которую купила на площади Карли, у Брусколи, и которая тебе так нравилась.

– Да, я ее сломала. Я ее растоптала, когда ты исчезла и больше не отвечала на мои эсэмэски.

– Мою заколку!

– Я растоптала ее на мелкие кусочки.

Они смеются, а потом встают и обнимаются. Баби отходит в сторону и тревожно смотрит на Паллину.

– Эту историю с Марко я бы никогда не могла себе представить. А есть что-то еще, чего я не знаю?

– Нет.

– Точно? Или, может, ты просто не помнишь?

– Нет, точно. А ты?

Баби вспоминает о мальчишнике Стэпа, о вечере на яхте, о своем темном парике и всем остальном. Но ей кажется неуместным рассказывать об этом Паллине, по крайней мере сейчас: это выглядело бы как предательство Стэпа.

– Я тебе рассказала все, но он должен считать, что ты ничего не знаешь.

– Хорошо.

– Обещаешь?

– Да.

– На этой неделе я одна. Почему бы тебе не прийти ко мне как-нибудь вечером на ужин? Если хочешь, можешь прийти с Банни, мне действительно хочется посмотреть, как он изменился.

– Ну конечно! Мы созвонимся и договоримся.

Баби встает.

– А сейчас мне пора домой, надо проверить уроки у Массимо… Если он начнет плохо учиться, то потом ему придется несладко.

Паллина берет сумку, собирается заплатить, но Баби ее останавливает.

– Не надо, это же я тебя пригласила. Я сама, позволь мне.

– Ладно, сейчас мы встретились, чтобы помириться, но потом будем платить пополам.

– Да, в складчину, как раньше.

И они обмениваются поцелуем на прощание.

Мы приземляемся в Нью-Плимуте и почти сразу же пересаживаемся на другой рейс, до Фиджи, так что в общей сложности почти через девятнадцать часов мы, наконец-то, прибываем в Международный аэропорт Нанди. Выйдя из самолета, забрав багаж и пройдя таможенный контроль, мы видим смешного цветного господина в маленькой кепке в белую и голубую клеточку. Он держит большую табличку с надписью: «Мистер и миссис Манчини». Мы с Джин переглядываемся и поднимаем руки.