Беверли Кендалл - Ловушка 0.5

— Знаешь, хорошая работа. Ты нарочно залетела, перевернула мою жизнь с ног на голову, ещё и оскорбляешься на мою просьбу сделать тест на отцовство, когда всё выглядит так, будто ты развлекалась с другом семьи ?

Никогда не видела Митча таким. Никогда. Как никогда и не думала, что на меня будет обращена такая ярость. Но я точно знаю, что он делает. Что пытается сделать.

Я выпрямилась, складывая руки на груди.

— Ты знаешь, что это твой ребёнок. Знаешь. — Мне плохо, и я устала играть роль его боксёрской груши.

— Я нихрена не знаю. Как и, очевидно, никогда не знал тебя. Настоящую тебя. — По тону его голоса ясно слышится, что он думает о «настоящей мне».

Жизненно важная часть внутри меня медленно умирает.

— Почему ты просто это не скажешь, Митч, вместо того, чтобы притворяться, будто дело в Тренте или ком-то ещё? Ты не хочешь этого ребёнка и теперь, когда я беременна, ты не хочешь меня.

— Я когда-то делал вид, будто хочу стать отцом в девятнадцать лет? Ты видела, чтобы я прыгал от радости, когда ты сказала мне? Давай на секунду перестанем притворяться, будто ты не знала, что я не буду от этого в восторге. И раз уж мы начали, прекрати делать вид, будто не распланировала всё до последней грёбаной детали. Ты этого хотела. Ты хотела привязать меня к себе до конца моей Богом забытой жизни. Что ж, надеюсь, ты счастлива.

Я перевариваю. Перевариваю каждое слово, брошенное мне. Когда я моргаю, — в миллисекунду до того, как поле моего обзора заполняется им, — выражение его лица, презрение и отвращение, написанные на нём, выжигаются на внутренней стороне моих век. Вот, что я буду видеть, каждый раз закрывая глаза.

— Убирайся, — говорю я тихо, резко опуская руки по бокам и стискивая их в кулаки.

Его брови сходятся на переносице, и он смотрит на меня, как будто у меня поехала крыша.

Я повторяю снова. Нет, кричу:

— Убирайся!

Удивление заглушает его на несколько мгновений, и он погружается в тишину.

— Не желаешь ребёнка — отлично. Ты мне не нужен. Я прекрасно справлюсь без тебя. Тест на отцовство не понадобится, я ни о чём не попрошу. Не хочу ни копейки твоих денег. Не хочешь этого ребёнка? Хорошо, потому что я не хочу тебя.

Я прохожу мимо него на трясущихся ногах — по крайней мере, такими они кажутся. Распахиваю дверь и поворачиваюсь к нему. Мне всё равно на слёзы, струящиеся по лицу, или на горло, по которому будто прошлись наждачной бумагой.

— Ты не хочешь быть отцом — что ж, считай, это твой выход. А теперь убирайся.

Заставляю себя смотреть ему в глаза, когда говорю с ним. И в наступившей тишине, я молюсь, чтобы он что-нибудь сказал — например, что заберёт ужасные слова, сказанные мне.

Но Митч этого не делает. С потяжелевшим взглядом он что-то неслышно бормочет и проходит мимо меня. Вскоре моё дыхание переходит в мелкие судорожные вздохи, потом — в икоту. Я неспешно сползаю вниз, пока мои ягодицы не ударяются об пол. К тому времени я неудержимо рыдаю, а моё сердце разбито до необратимого состояния.

Глава седьмая.

Не знаю, как мне удалось пережить следующую неделю. Я по-прежнему думала, что Митч позвонит или зайдёт и извинится.

Но ничего. Ни звонка, ни сообщения. Ни единого слова.

Моя мама изображала Швейцарию с тех пор, как я рассказала ей о нашей последней драме. И пусть всё выглядит так, будто Митч бросил меня — что я всё ещё пытаюсь усвоить в голове, — она не сказала о нём ни одного плохого слова. Думаю, мама поняла, что облажалась именно я, а не он. Я только порадовалась, что она сама не пришла и не спросила. Не знаю, возможно, ей кажется, что не имеет смысла тормошить то, что нельзя изменить.

Эрин же, наоборот, не переставая ругалась — Митч, конечно, был удостоенной её внимания стороной. Она понимает, почему он злится, но обвинить меня в измене, по её мнению, уже за гранью. Я почти уверена, что за этим кроется своя история (о которой она не станет рассказывать), но разговор про тест на отцовство — определённо для неё больная тема.

Сегодня заканчивается третья неделя со времён «большого бума», и у меня больше нет сил ждать. Я не могу держаться в неведении от его мыслей. Неужели между нами, правда, всё кончено?

Именно по этой причине я здесь, нервно мнусь перед его дверью. Неспокойный желудок тоже никак не помогает моей взволнованности, но утром я осилила шесть крекеров и чашку горячего шоколада. Остаётся молиться, чтобы мой завтрак не возвратился наружу.

Сердце тарабанит в горле, когда до меня доносится стук шагов, а потом и скрежет ручки, прежде чем дверь открывается.

Я теряю дар речи при виде сестры Митча. Мы обе удивлено глазеем друг на друга.

Волосы у Дианы светлее, чем у брата, а глаза более глубоко оттенка зелёного, но, тем не менее, они сильно похожи. С её ростом в метр восемьдесят, мне всё равно приходится задирать голову, несмотря на трёхдюймовые каблуки. С плоскими шлёпанцами расстояние даже больше.

— Привет, Пейдж. Я… в смысле, это неожиданно.

Неожиданно?

Я гадаю, что сказал ей Митч. Она знает про ребёнка?

— Привет, — слабо отзываюсь я. — Митч дома? — его машина не припаркована на подъездной дороге, но иногда он ставит её в гараж.

Диана едва заметно морщит брови, продолжая таращиться на меня с как никогда сконфуженным видом.

— Милая, Митч вернулся в Нью-Йорк две недели назад. Я думала, ты знаешь, — произносит она полным сочувствия голосом.

Уехал.

Митч вернулся в Нью-Йорк.

— Ох. Нет, я не знала. Я.. я… мы не разговаривали, — выходит ошеломлённо, у меня не получается совладать с собой.

Диана вытягивает руку, касаясь моего плеча.

— Может, зайдёшь и присядешь? — нежно вопрошает она, словно понимая, как повлияли на меня новости.

Я качаю головой. Не хочется сидеть. Я хочу просто вернуться домой, к себе в комнату, и пролежать там, свернувшись калачиком, пока всё не пройдёт.

— Нет, всё хорошо. Не думала, что он так скоро уедет, — говорю я в жалкой попытке сохранить лицо.

Она неловко отводит руку.

— Митч сказал, что вы расстались. Сам бы он не стал говорить, что произошло, но я хочу, чтобы ты знала — я всегда здесь, если тебе понадобится поговорить.

Митч сказал, что вы расстались.

Ого, видимо, это и есть ответ на мой вопрос. Между нами всё кончено. Я беременна, а он уехал.

Я вымучиваю улыбку, бросая вызов своим лицевым мышцам.

— Спасибо, Диана, я ценю твоё предложение.

По выражению её лица можно сказать, будто она знает, что я никогда его не приму. Нельзя после расставания поддерживать контакты с близкими родственниками своих бывших. А ребёнок… что ж, раз он сам не счёл нужным рассказать ей об этом, то и я не стану.

— Ты уверена, что не…

Я качаю головой даже раньше, чем она успевает закончить.