Беверли Кендалл - Ловушка 0.5

И Пейдж намеренно отобрала это у меня.

Поэтому, прежде чем я размякну и сделаю что-то, о чём потом пожалею, я разворачиваюсь и окликаю Пирсона, который не торопясь забирается в грузовик, устремив взгляд на меня.

Я неторопливо бегу к нему с гремящим в горле сердцем, пока не останавливаюсь у грузовика.

— Когда едем? — спрашиваю я.

Пирсон улыбается, выглядя довольным.

— Выезжаем в пятницу.

— Круто. — Я застываю. — И, эй, спасибо.

— Не благодари. Ты сделал мне одолжение.

Нет, это он сделал мне одолжение, потому что я знаю, что если останусь, то, в конце концов, сдамся и поеду домой — и, наверное, никогда не вернусь.

* * *

Пейдж

Я так крепко цепляюсь за руку Эрин, что она, наверное, совсем онемела. Но Эрин не жалуется, она — моя опора и партнёр по родам.

Шесть недель курсов материнства не подготовили меня к такой боли, как роды. А я-то думала, что это спазмы — своеобразная пытка. Они и в пыль не попадают кошмарной боли, пожирающей моё тело с каждой схваткой.

Я поклялась, что не буду плакать, визжать и вопить, как женщины, которых можно увидеть в фильмах и видеороликах о родах, но у меня не выходит сдержать слёзы и болезненное хныканье.

Больно. Господи, как это больно.

— Ох, Пейдж, ты так хорошо справляешься.

У меня нет сил или воли, чтобы поднять голову на пару сантиметром и заглянуть в лицо Эрин. Хватает того, что она здесь, держит меня за руку — или даёт мне выжать из неё кровь.

— Больно, — исторгаю я жалобный стон, чувствуя начало новой схватки, затягивающейся как верёвка вокруг моего раздувшегося живота. Боже, как бы я хотела не быть такой идиоткой и не ждать столько, чтобы сказать маме и Эрин, что, кажется, рожаю. К тому времени, как меня доставили в больницу, у меня отошли воды, а шейка матки расширилась на восемь сантиметров. Врач неотложной помощи сказала, мне ещё повезло, что я не родила в машине.

Пять минут спустя роды перешли во вторую стадию, и вместе с тем исчез всякий шанс на эпидуральную анестезию. Теперь мне не оставалось ничего, кроме как изо всех сил терпеть боль.

— Ладно, Пейдж, я досчитаю до десяти, а потом хочу, чтобы ты начала тужиться. — Одетый в стандартную зелёную форму Доктор Сэмюэль занял место между моими раздвинутыми ногами, глядя на меня поверх бифокальных очков и награждая одобрительным кивком.

Я подключена к аппарату, отслеживающему мои схватки, и как только на мониторе появляется новая, он приказывает мне тужиться.

Сжимая руку Эрин и холодные, стальные перила больничной койки, я тужусь изо всех сил. Во время интервалов отдыхаю, и под отдыхом я имею в виду — перевожу дыхание и издаю стоны, чтобы не кричать.

Тридцать минут спустя со спутанными на голове волосами и струящимся по шее потом, я делаю последний рывок и выталкиваю ребёнка наружу.

— Никакой ошибки. Это девочка, — объявляет доктор Сэмюэль из-за маски. Я слышу улыбку в его голосе.

Взволнованной Эрин разрешают перерезать пуповину, прежде чем доктор поднимает малышку, показывая её мне. Вся в подтёках крови и слизи с продолговатой головой, она всё равно самый красивый ребёнок, которого я видела.

Брианна — имя, которое выбрала я, в том случае если УЗИ показал верно, и родится девочка.

Воздух застревает в горле в тот миг, когда она начинает плакать. Слёзы облегчения и радости нахлынывают с нешуточной силой теперь, когда я знаю, что с ней всё хорошо.

Доктор Сэмюэль ещё трудится со мной — роды не совсем закончились, — в то время, как медсестра уносит моего ребёнка, чтобы помыть её, взвесить и прикрепить бирку.

Сперва мне хочется подержать её, но потом меня одолевает потребность во сне, который требует тело. Роды — изнурительная работа.

— Пейдж, она красавица.

Моя голова устало заваливается набок, когда голос Эрин привлекает моё внимание обратно к ней.

Она выглядит свежо и красиво в своей одежде с завязанными в аккуратный хвост длинными волосами. Хорошо, что я люблю её до умопомрачения.

— Спасибо, — выговариваю я пересохшими губами.

— Нет, тебе спасибо за то, что позволила мне разделить этот момент с тобой, я-то уж знаю, какая жесткая конкуренция была на эту работу. — Несмотря на дразнящие слова, её голос полон эмоций.

— У Трента не было ни единого шанса против тебя. — Я была польщена тем, что он вызвался, но наша дружба имеет границы, которые в этом случае закончились бы у дверей родильной палаты.

Я и Эрин разделяем это мгновение с нежной улыбкой, цементирующей нашу дружбу на всю оставшуюся жизнь. Она остаётся со мной, пока доктор заботится о последе и накладывает швы — да, потребовалась эпизиотомия. К тому времени, как он заканчивает, медсестра возвращается с моей завёрнутой в пелёнку малышкой, и располагает её в мои ожидающие руки.

Она красивая. Сейчас, будучи чистой, даже больше чем просто красивая. Я смотрю на неё благоговейно, не веря, что она появилась из меня. Осторожно касаюсь тёмного пушка волос на её голове. Он шелковистый и мягкий. Её глаза закрыты, поэтому я не знаю их цвет. Думаю, она похожа на меня в младенчестве. Волосы точно мои.

Будучи беременной я не верила, что смогу полюбить её больше, чем уже любила, но сейчас, когда она в моих руках, я упиваюсь её видом, и эта любовь возрастает в геометрической прогрессии. Растягивается. До бесконечности.

Пятнадцать минут спустя — после того, как медсестра помогает мне выбраться из кресла-каталки и лечь в постель, — мама и Диана врываются в палату. И когда я говорю «врываются» — именно это я и имею в виду. В целях самосохранения Эрин незамедлительно сдаёт Брианну в протянутые руки бабушки. Диане остаётся ждать своей очереди, когда она сможет взять на руки племянницу.

С трудом оторвав взгляд от внучки, мама впивается взглядом в меня.

— Как мой ребёнок?

Она говорит обо мне.

— Хочу спать. Счастлива. Благодарна. Влюблена, — отвечаю я тихо.

— Конечно, — отзывается она с улыбкой изобилующей гордостью и любовью, когда смотрит на меня. — Ох, Рита и Трент уже в дороге. Они должны быть с минуты на минуты, — добавляет мама, переводя внимание обратно к внучке.

Рита — это мама Трента, они всю неделю ждали звонка . Не могу дождаться, когда познакомлю их с дочерью.

Господи, у меня родилась дочь.

У нас с Митчем родилась дочь.

Комок от эмоций формируется в голове, отчего становится трудно глотать. Слёзы жалят глаза изнутри, и я яростно моргаю, чтобы их удержать. Мне позволены слёзы счастья, а не печали, и сейчас и те, и те борются за превосходство.

Когда у меня получается прояснить и сфокусировать взгляд, Диана глядит прямо на меня. Как будто знает, что я думаю о Митче и чего хочу, но боюсь её спросить.

Она подходит ко мне, озабоченность омрачает радость и счастье на её лице.