Джоанн Макгрегор - Закон высоких девушек [litres]

– Ну уж нет! – такой была моя первая реакция.

– Только так будет честно. В этом случае у каждого из нас будет что-то на другого. Взаимогарантированное уничтожение.

Могла ли я это сделать?

– Ты первый, – сказала я.

– Ты первая, – сказал он.

Что было сложнее – довериться еще одному человеку или прожить всю мою жизнь, пряча секреты, быть изолированной из-за них?

– Вместе, – сказала я, не придумав ничего лучше. – На счет три. Раз, два…

– Я гей, – сказал он.

– Моя мать – силлогоман, – сказала я одновременно с ним.

– Твоя мать наркоман? – переспросил шокированный Роберт.

– Силлогоман, – четко произнесла я. – Она коллекционирует хлам.

– Ой. Я видел их по телевизору. Боже.

– Итак, ты гей?

– Я в своей семье не белая ворона, а скорее, радужная. Мои родители из тех, которые готовы принять такое. Если отец узнает, он отречется от меня. И ребята в футбольной команде тоже особо не обрадуются. Мне не нужно, чтобы моя жизнь стала еще сложнее, чем есть, Пейтон. Ты можешь это понять?

– Очень даже могу, больше, чем ты думаешь.

– Я предпочитаю оставаться в шкафу [99] Англ. in the closet (дословно «в шкафу»), устойчивое выражение для обозначения лиц, скрывающих свою нетрадиционную ориентацию. , мне в нем комфортно.

Я засмеялась и покачала головой. Роб тоже не чувствовал себя частью своей семьи. У него тоже был огромный секрет. Как и мне, ему было некомфортно в собственном теле. Неужели мы все такие? Неужели мы все чувствуем себя уродами?

– И никто не знает? – спросила я. – Кроме меня теперь.

– Кое-кто знает. Один парень.

– Я надеюсь, это, по крайней мере, не Тим.

– Почему? – в его взгляде читалась обеспокоенность.

– Никогда не рассказывай ему того, что не должно стать достоянием общественности, просто поверь мне на слово, – сказала я и с горечью добавила: – Он разболтает об этом всей вселенной.

Он кивнул:

– Ну тогда мы договорились? Сходим на три свидания и на выпускной – мои родители будут счастливы, подозрения останутся в прошлом, а ты выиграешь пари.

– Договорились! – я пожала ему руку. Все это обернулось лучше, чем я надеялась. Мои свидания были устроены, и мне не надо было лгать или притворяться. На меня нахлынуло внезапное беспокойство.

– А ты точно будешь здесь во время выпускного? Ты не уедешь Швейцарию или куда-нибудь еще?

– Зачем мне ехать в Швейцарию?

– Ради бозона Хиггса, – мрачно ответила я.

– Ты немного чудная, знаешь? Но мне это нравится. По крайней мере, наши свидания не будут совсем скучными.

Я не слушала. Деньги были у меня в кармане – ну, или почти в кармане, – и я уже мечтала о школе моды.

Всю дорогу до дома я пробежала, окрыленная. Нью-Йорк, жди меня!

Я опустошила почтовый ящик и взобралась по своей лестнице, чувствуя себя так хорошо, как давно уже не чувствовала. Я уже планировала программу похода за покупками на следующий день – сначала в «Ткани Дебуа» за роскошным черным бархатом, который я приметила у них на стеллажах, потом в «Пуговицы и украшения» за большинством аксессуаров, включая пару винтажных эполетов с медными шипами.

Я просмотрела почту, сразу отправив рекламные листовки в мусорную корзину и отложив в сторону письмо для отца – спустя десять лет мы все еще получали какие-то отправления для него. Открытка из банка крови напомнила мне, что пришло время сдать очередную пинту. Я поставила напоминание в своем телефонном календаре и выкинула открытку, думая о кроваво-красном сатине, из которого хотела сшить подкладку для жакета в деловом стиле.

На последнем письме в темно-желтом конверте в верхнем углу стояла печать штата Мэриленд. Как только я ее увидела, еще до того, как заметила розовую печать о просрочке в противоположном углу, у меня внутри все перевернулось, и меня накрыл ужас – холодный и тяжелый, словно накидка, промокшая от дождя. Ничего хорошего там быть не могло.

Я открыла письмо дрожащими руками и в панике пробежала глазами по страницам с напечатанным текстом. Территория для отходов, окружной налог на недвижимость, государственный налог на недвижимость, охрана качества воды – большинство этих слов звучали для меня тарабарщиной, но три фразы, напечатанные жирным шрифтом, были понятны даже мне: итоговая сумма, пени за просрочку платежа, сумма к оплате .

Крик необузданной ярости и боли вырвался из самого моего сердца. А потом еще один.

Минуту спустя мать уже стучала в мою дверь.

– Пейтон! Пейтон, с тобой все в порядке?

Я отперла дверь и распахнула ее настежь.

Ее лицо было белым от шока:

– В чем проблема?

– Ты! – прорычала я. – Вот в чем проблема!

Я сунула ей в руку счет по налогам на имущество и отступила на несколько шагов назад, серьезно обеспокоенная, что ударю ее, если буду стоять слишком близко к ней.

Она уставилась на счет.

– О, боже, – прошептала она.

– Еще один счет, который ты не оплатила. По нему еще и начислены пени за неуплату в срок.

Она сжала губы.

– И я готова поспорить, что ты не оплатила его, потому что превысила лимит по кредитным картам в Черную пятницу [100] День распродаж в США. . Примерно так, да? – обвинила я ее. – Мне придется снять все деньги, отложенные на колледж, деньги, которые я зарабатывала годами, чтобы оплатить счет. Потому что если я не сделаю этого, мы потеряем дом. И тогда что, а? Что тогда?

– Пейтон, я уверена, что мы можем найти какой-нибудь другой способ заплатить, – сказала она. Ее пальцы свернули счет в крошечный квадратик, словно с помощью его физического уменьшения ей было проще игнорировать его важность. – Не делай из мухи слона.

Я злобно выругалась.

– Это не муха. Это и есть слон! У нас тут слоновья гора долгов. И слоновья гора хлама.

Я схватила ее за плечи и затрясла – так сильно, словно могла вытрясти из нее болезнь и всю дурь. Счет упал на пол – крошечный белый квадратик, достаточно большой, чтобы разрушить все мои мечты.

– Отстань от меня, – выдохнула мать, вырываясь из моих рук.

– Если бы я только могла. Но я застряла тут с тобой, застряла без возможности оторваться от тебя. Нью-Йорк! Кого я пыталась обмануть?

Теперь мы обе плакали. Я пересекла комнату и бросилась на кровать.

– Мы обе пленницы этой мусорной свалки, и мне никогда не выбраться отсюда, не уехать куда-нибудь подальше, я никогда не смогу жить собственной жизнью. Мы обе похоронены здесь, это место – могила, а я словно охранник при трупе.

– Я не труп.

– Но ты не живешь!

– И ты не охранник при мне, это я тебя охраняю, – сказала она. В ее взгляде появился гнев – а его я не видела уже очень давно. – Если ты вдруг не заметила, то мама здесь я.

– Не смеши меня. Я мечтала о маме. Я нуждалась в маме. А вместо этого получила дом, полный хлама.