Даниэла Стил - Голубоглазый юноша [litres]

– Они считают, что я твой дружок? – Говоря это, он поперхнулся, и они рассмеялись.

– Ненавижу домыслы, – сказала Джинни, сидя рядом с ним на диване, перед сундуком, служившим ей кофейным столиком, где сейчас были разложены газеты. – Не знаю, кто распустил язык, но мне это не нравится. И никогда не нравилось. После гибели Марка за мной месяцами ходили по пятам, любопытствуя, чем я занимаюсь. Какие тогда у меня могли быть занятия, кроме плача? Вдруг это болтовня твоей тетки? – Вопрос был задан задумчиво, она сомневалась в своем предположении.

– Она может. В газету она бы не пошла. Может, она молчала, а трепаться стал кто-то другой? Она много болтает и сплетничает. Вдруг она решила поквитаться с тобой, отомстить за отца Тедди? Она никогда тебе этого не простит. Она до сих пор считает его святым. Не знаю, на кого еще думать. А ты знаменитость, Джинни! – с благоговейным ужасом проговорил Блу.

– Это в прошлом. Марк тоже был известным. А теперь я ни у кого не вызываю интереса. – Это была сознательная позиция, так Джинни было лучше. Опыт подсказывал ей, что найти болтуна не удастся. Таблоиды подхватывали всевозможную болтовню и мастерили сюжеты, иногда правдивые, иногда нет; в данном случае многие приведенные ими факты соответствовали действительности.

– Прости. Если бы ты мне не помогала, о тебе не писали бы всякую ерунду. Это моя вина, – удрученно сказал Блу.

– Не глупи, Блу. Виноват Марк, это он вел машину пьяный и убил себя и Криса. Я тоже виновата, что пропала на четыре года. Ну, и ты – что набрался смелости и разоблачил отца Тедди, только это совершенно правильный поступок. Все мы виноваты в том, что живы, что дышим. Кто-то всегда в чем-то виноват, что с того? Наплевать! Вот отец Тедди – тот виновен по самую макушку, он домогался невинных детей, и Церковь тоже, по самые верхушки колоколен – нечего было его выгораживать. Каждый день с нами происходит много всего, хорошего и плохого. Главное, как ты на это реагируешь. Нельзя ломаться, надо бороться. Вина и сожаление никогда никуда не приводят. – Джинни встала, улыбнулась и бросила обе газеты в мусорную корзину. Он все равно переживал, ведь это из-за него у Джинни теперь были неприятности. – Завтра этот мусор попадет в чью-нибудь клетку с хомяком. – Он кивнул, хотя, судя по виду, не до конца поверил ей.

Кульминаций этого неприятного дня стал звонок Бекки после ужина.

– Послушай, Джинни, нам не хватало только головной боли из-за воплей про тебя в таблоидах! Мы уже натерпелись после аварии, когда вас изображали двумя пьянчугами. Меня только и спрашивали: «Они с Марком что, алкоголики?» – Ее речи превосходили все написанное в таблоидах, и Джинни морщилась, прижимая трубку к уху. – Ты не представляешь, как тяжело нам с детьми и с Аланом видеть тебя на первой полосе «Энквайер» и читать болтовню про твоего четырнадцатилетнего дружка!

– У меня нет четырнадцатилетнего дружка, – поправила сестру Джинни. Бекки всегда была готова напасть на нее и осудить за все, что она делала. – У тебя впечатление, что я раздаю интервью?

– Это не обязательно. Вся твоя жизнь – мыльная опера. Когда вы с Марком работали в новостях, то не сходили со страниц таблоидов. Потом он напился и убил Криса, а ты была с ним. Теперь ты поселила у себя бездомного паренька и вцепилась в приходского священника, хотя это не твое дело. Гляжу – а ты на первой полосе «Энквайер» с «четырнадцатилетним дружком». Знала бы ты, как это нас всех смущает! Скольким людям я вынуждена давать объяснения! А ведь бедняга Алан еще и работает. Мы ведем тихую респектабельную жизнь, а ты вечно поскальзываешься на банановой кожуре и попадаешь в выпуски новостей, где тебе надирают задницу! Черт возьми, как бы мне хотелось, чтобы ты, наконец, унялась!

– Мне тоже, – отрезала Джинни. Сестра не на шутку взбесила ее своей черствостью и злобой. Блу слушал, что Джинни отвечает Бекки, с выражением боли на лице, но Джинни не замечала этого. – Мне бы тоже хотелось, чтобы ты стала взрослой и обратила внимание на мир вокруг, он больше спичечного коробка, где ты ютишься. Я выбиваюсь из сил, спасая ребятишек в Афганистане, а ты разъезжаешь в Пасадене между супермаркетом и химчисткой, воображая, что это и есть жизнь. Твой дом, твой бассейн, твои дети, твой муж! Может, иногда я достойна осмеяния, зато я живу. У меня тоже были муж и ребенок, но мне повезло меньше тебя, и сейчас я пытаюсь изменить жизнь других людей, вместо того чтобы сидеть дома и лить слезы. А ты только и можешь, что поносить меня и твердить, что все это «ненормально»! Честно говоря, мне безразлично, что ты думаешь о том, что мы с Блу судимся с католической церковью. Ты всегда смотрела на меня сверху вниз. Знаешь, у этого паренька больше силы духа, чем у вас всех. Ты хоть представляешь, чего ему стоило перестать молчать? Выступить против священника? А ты мне рассказываешь, что разоблачить священника, замучившего своими сексуальными домогательствами семнадцать мальчиков, – это аморально. Ты когда-нибудь перестанешь осуждать меня? Учти, с меня довольно! Тоже мне, королева!

Блу вытаращил на нее глаза, Бекки в трубке подавилась. Эта отповедь давно назревала, и вот Джинни прорвало – с большим опозданием! Она больше не могла выносить критику сестры по любому поводу.

– У меня все, – сказала Джинни, чувствуя себя гораздо лучше.

– У меня тоже, – дрожащим от гнева голосом сказала Бекки. – Хватит с меня! Не стану больше за тебя краснеть, объясняться, извиняться за твои причуды. Не втаскивай меня в свое дерьмо! Хочешь красоваться в таблоидах – красуйся, а мне это не нужно. Оставь меня в покое! – И она швырнула трубку.

– Она сильно на тебя сердится? – спросил Блу с раскаянием во взгляде. Что бы Джинни ни говорила, Блу нельзя было разубедить, что все это происходит по его вине.

– Она вечно чем-нибудь недовольна. – Джинни улыбнулась. – Ничего, отойдет.

– А все из-за меня… – пробормотал он. Прежде чем он лег спать, Джинни еще раз заверила его, что он совершенно ни при чем, и расцеловала. – Если бы не я, ты не попала бы в газеты и никто не писал бы ерунды про Криса и Марка, – возразил Блу, выглядывая из-под одеяла.

– Это не имеет значения. Что бы кто ни писал, их не воскресить. Ты все сделал правильно. С тех пор, как ты появился в моей жизни, ты не оступаешься. Так что брось переживать, лучше спи. – Новая улыбка, еще один поцелуй.

Сама Джинни тоже пыталась в тот вечер выбросить все это из головы, включая ссору с сестрой. Кое-что давно надо было сказать. Несколько раз все обдумав, Джинни уснула.

Утром она первым делом зашла на интернет-сайт «Нью-Йорк Таймс». О ней там ничего не было, зато появились неплохие публицистические материалы про священников – растлителей детей и про необходимость привлекать их всех к суду вопреки попыткам Церкви спускать такие дела на тормозах. Джинни охотно поделилась бы этой статьей с сестрой, но это значило бы возобновить ссору, а они и так многое друг другу сказали.