Кристал Сазерленд - Наши химические сердца

В ожидании Лолы и остальных я завернул подарок для Грейс. Я долго думал и в конце концов решил подарить ей книгу – «Мы – звездная пыль» Элин Келси. Я не воспринимал это как метафору, не считал, что иллюстрации призваны символизировать хрупкость существования и наших отношений. Я просто решил, что книга ей понравится.

Я завернул подарок в коричневую бумагу – это была наша традиция, начавшаяся много лет назад, когда Мюррей впервые посмотрел «Звуки музыки». Мы никогда не дарили друг другу открытки, а вместо них рисовали на оберточной бумаге: иногда писали глубокие и многозначительные цитаты, иногда рисовали узоры или Эйба Линкольна, оседлавшего велоцираптора и рвущегося в бой. По-разному. Например, для Лолы в этом году мы разрисовали бумагу символами из той самой настольной игры про гоблинов и эльфов. Она не впечатлилась.

Сначала я думал написать какое-нибудь стихотворение, романтическую или трогательную цитату, но никак не мог найти подходящую. Поэтому нарисовал Уолтера Уайта простым карандашом: грубый фоторобот, как тот, который всем показывали братья Саламанка в сериале, – и написал: «С днем рождения, бро».

– Ого, – послышалось с лестницы. Я обернулся и увидел Лолу, как всегда, в шмотках из далеких 1990-х. – Генри, да ты круто выглядишь. Суперкруто. Обычно я не обращаю внимания на противоположный пол, но блин.

– Твой удивленный тон намекает, что раньше я выглядел как лох.

– Ну-ка покружись, красавчик.

– Не смей обращаться со мной как с сексуальным объектом, – ответил я, но все же встал и повернулся кругом.

Лола присвистнула.

– Все девчонки будут твои.

Пришли Джорджия и Маз и притащили Понго. Мы стали играть в «я никогда не…» – проигравший выпивал рюмку водки. Но солнце клонилось к закату, а я все еще нервничал. Я поднялся и стащил бутылку красного вина из бара, отнес в подвал и выпил бокал. Это не помогло, и тогда я выпил еще бокал и еще. Когда настало время идти на ярмарку, в бутылке почти ничего не осталось. Мы прибыли на место, когда на ярмарочную площадь уже опустились прохладные розовые сумерки. Нас шатало – не столько от выпитого, сколько от волшебного предвкушения грядущего вечера.

Ла взяла меня под руку, и мы двинулись в толпу.

– Готов? – спросила она.

– Нет.

– Как думаешь, какая она будет сегодня?

– Она абсолютно непредсказуема. Придут ее друзья из Ист-Ривер, так что, наверное, мы поздороваемся, я вручу подарок, и все. Да мне больше ничего и не надо. Давай просто веселиться, Ла. Ты, я и больше никого. Ну их всех.

– Роскошный план, дорогой.

Я не знал, где Грейс, знал лишь, что она точно где-то здесь и окружена незнакомыми мне людьми. Мы впятером пробирались к колесу обозрения. Разноцветные кабинки в вечернем свете сияли как леденцы. Из потрескивающих динамиков у старинной карусели лилась «Полуночная серенада» Гленна Миллера. В очереди за картошкой фри танцевала пожилая пара.

И тут я увидел ее в толпе. Люди расступились, будто почувствовали, что я смотрю на нее.

Это была Грейс Таун и не Грейс Таун.

На ней было красное пальто, а на губах – красная помада. Она вымыла голову, завила волосы, и они падали ей на плечи медово-золотистыми волнами. Ее кожа перестала быть землистой, как будто выходные она провела на солнце; она даже нарумянилась, словно ей хотелось хорошо выглядеть. Теперь я понял, почему, впервые увидев Грейс, Лола сравнила ее с Иди Седжвик: они обе были роковыми красотками и выглядели так, будто только что чуть не умерли от передозировки, но вернулись к жизни после инъекции адреналина. Грейс сияла, блистала, словно звезды взорвались и отдали ей свои атомы, заставив ее светиться изнутри. Никогда не видел ничего столь невыносимо прекрасного.

Вокруг нее толпились люди (я знал, что так будет). Я и раньше видел в ней проблески той девчонки, которой она была раньше, той, что собирает вокруг себя толпу друзей, – но теперь передо мной было живое доказательство. Грейс заметила, что я пялюсь на нее, улыбнулась и поманила меня рукой.

– Генри, – прошептала Лола и сжала мою руку, – не надо.

– Лола, взгляни на нее.

– Я вижу. Это ловушка.

Я ничего не ответил, но Лола была моим лучшим другом и знала меня всю жизнь. Поэтому она вздохнула и отпустила меня.

– Будь осторожен.

Мы с Грейс пошли навстречу друг другу сквозь толпу, шагая медленнее, чем спешащие куда-то люди. Казалось, время замедлилось, как будто мы плыли в меду, густом, сладком и золотистом.

– Вот это да, – сказал я, и она устало улыбнулась, как улыбалась всегда.

– Давно не виделись, – ответила она и разгладила складки на красном шерстяном пальто.

И я понял по легкости ее тона, по тому, как беспечно и ласково звучал ее голос, что она тоже пьяна.

– Я в этих шмотках себя собой не чувствую.

Я провел рукой по ее холодной щеке. Грейс улыбнулась и поцеловала мою ладонь.

– Ты прекрасна, – сказал я, – я скучал.

– Это можно исправить.

Она взяла меня за руку и увела от своих и моих друзей. Я думал, что проведу вечер вдали от нее, украдкой поглядывая на нее через площадь, рассчитывал, что мы словечком перебросимся, не больше. Но теперь она держала меня за руку, наши пальцы переплелись, как в тот вечер, когда мы возвращались из кино и я еще не сомневался, что мы будем вместе.

Я словно смотрел кинохронику: реальность воспринималась сквозь фильтр. Мы часами бродили по ярмарке – я обнимал ее за талию – и ей, казалось, было все равно, что нас увидят. В тот вечер Грейс была не Грейс: беспечная, веселая, она казалась героиней книжки. Мы устроили гонки на мини-автомобильчиках. Угощали друг друга сахарной ватой. На самом верху чертова колеса пили водку из ее фляжки. Раскинувшийся под нами город казался крошечным: игрушечные домики на размытом фотоснимке. Я даже выиграл ей приз в тире. И я все принимал за чистую монету, каждую секунду этого вечера, и думал, что теперь все так и будет.

Грейс опять взяла меня за руку – боже, почему это получалось у нее так легко в подпитии? Мы зашагали прочь от толпы, к пустому полю за чертовым колесом. Там было тихо и меньше народу.

– Я передумала, – сказала она, когда мы остановились.

Лицо и грудь у меня тут же вспыхнули. Уши точно загорелись пламенем. Несколько недель я готовился к этому моменту и был уверен, что он никогда не наступит. И вот он наступил, но вместо того, чтобы радоваться, я чувствовал, что меня сейчас стошнит. Мне очень хотелось придерживаться своей линии, заставить ее почувствовать себя виноватой за ад, который мне пришлось пережить, когда она предпочла мне своего мертвого парня.

«Ты выбрала другого, – в сотый раз повторил я про себя – Разве можно это простить?»

Но она была прекрасна, и я хотел ее больше всего на свете. Она стояла передо мной и наконец говорила все то, чего я так отчаянно ждал, поэтому я просто ответил: