Франсин Риверс - Дитя примирения

Очень долго сидела в своем кресле-качалке, изредка поглядывая на телевизор, где шло «Вечернее шоу».

Потом встала, прошла через комнату и выключила его. В комнате стало тихо. Вздохнув, она подошла к окну, которое выходило на Яблочную Долину. Вид, который открывался из окна, всегда ее успокаивал. Наступили сумерки, в небе горела одинокая звезда. Скоро совсем стемнеет… Темнота здесь совсем не такая, как в городе, где фонари, реклама и окна зданий скрывают красоту неба. За городом оно выглядит совсем по-другому. Потрясающее, прозрачное, чистое и близкое!

Когда они только переехали сюда, вид этих звезд заставлял Эви чувствовать себя такой незначительной и одинокой. Они с Фрэнком оказались здесь восемнадцать лет назад. Вскоре они построили этот дом, похожий на букву «А». Именно о таком доме всегда мечтал Фрэнк. Эви, конечно, предпочла бы остаться на западном побережье, поближе к Ханне, Грэгу и их семьям. Но Фрэнк считал, что не стоит привязываться к месту проживания детей и внуков. Да и молодые семьи разъезжались. Грэг четырнадцать лет назад уехал в Техас, потом в Джорджию, а недавно перебрался в Иллинойс. Его трое детей уже выросли, а Эви их почти не знала. Им с Фрэнком, чтобы быть рядом с детьми, пришлось бы бродяжничать, как цыганам.

Только Ханна пустила корни в Сан-Франциско. Фрэнк называл этот город Содомом и Гоморрой. Он предпочитал, чтобы Ханна, Дуглас и Дина приезжали к ним, в первозданную чистоту Яблочной Долины; сам же отказывался от долгих путешествий на юг. И всегда находил оправдание в своем слабом здоровье.

«Фрэнк, мне не хватает тебя. Я думала, что боль быстро пройдет, но она осталась. Пять лет прошло, а я все еще оплакиваю тебя!»

Она вспоминала последнюю неделю жизни Фрэнка, когда он лежал в больнице. И их последний разговор. Он просил у нее прощения — Эви не надо было объяснять, за что. Она сразу поняла, что Фрэнк имеет в виду. Было больно вспоминать, как эта проблема преследовала их обоих долгие годы. Раньше она этого не понимала, а если бы поняла, то, наверное, они обговорили бы это с Фрэнком; попытались бы вместе разрушить стену горечи, которая разделяла их.

«О, Господи! Это последствия нашего греха. Если бы только мы могли его предвидеть! Или хотя бы признать его потом!»

«ПРИДИТЕ КО МНЕ, ВСЕ ТРУЖДАЮЩИЕСЯ II ОБРЕМЕНЕННЫЕ, И Я УСПОКОЮ ВАС!»

«Я обращалась к Тебе тысячи раз, Господь! Снова и снова… Но эта боль все еще жива. Что бы я делала без Тебя, Господь? И все-таки я не понимаю. То, что я совершила много лет назад, не имеет никакого отношения к Ханне. Но страдает она! А теперь еще и Дина! О, Господь Бог, это проклятие преследует всю нашу семью, за грех матери страдают дети. Как это началось, Господь? О, Иисус, как нам это остановить?»

Зазвонил телефон. Глэдис Мак-Гил, соседка, справлялась о ее здоровье. Вскоре после смерти Фрэнка мужу соседки поставили диагноз — прогрессирующий склероз. Они с Глэдис поддерживали друг друга, перезванивались. Эви обычно звонила Глэдис по утрам, Глэдис звонила ей вечером.

— Ты сказала Ханне, какой диагноз тебе поставили?

— О, я об этом совсем забыла.

— Ты забыла?! Что ты хочешь этим сказать?

— Можешь списать это на сужение сосудов и старческое слабоумие.

— Эви Дэниэлс, ты же знаешь, что должна принять решение — в отношении химиотерапии!

— Мне спешить некуда…

— Если ты будешь с этим тянуть…

— У Ханны достаточно своих проблем, я не хочу добавлять ей свои.

— Ханна будет вне себя, когда узнает об этом! Помнишь, как она отреагировала, когда узнала, что вы с Фрэнком не говорили ей про его больное сердце?

— Помню. Завтра я еду к ним. Обещаю, что все расскажу, как только представится случай.

Последовала пауза.

— Проблемы? — тихо спросила Глэдис.

— Еще какие!

— Мне жаль.

— Пожалуйста, молись за нас. Ладно, Глэдис?

— Обязательно! Я постоянно молюсь за вас. Как долго ты у них пробудешь? — Эви почувствовала тоску в голосе близкой подруги.

— Неделю, может, дней десять. Пока не знаю, но может быть, привезу с собой Дину.

Больше она ничего не сказала, а Глэдис задавать вопросы не стала. Благослови ее Бог за это!

— Я беспокоюсь за тебя, Глэдис!

— Не стоит. Все будет в порядке.

— Я позвоню «бригаде», чтобы навещали тебя, пока меня не будет, — сказала Эви как можно непринужденней. В члены «бригады» входили Эви, Глэдис и еще три женщины их возраста, которых свело вместе пережитое за последние несколько лет. Все, кроме одной в этой группе, были вдовами. Поэтому они так и назвали свою группу — «вдовья бригада». Эви знала, что Глэдис часто забывает принять свои сердечные таблетки; но она так же хорошо знала, что остальные члены «бригады» будут следить за ней, как ястребы.

— Отлично, но может, не нужно всех беспокоить? Вчера мне звонила Флора. Говорили больше часа. Ты забываешь, как много одиноких вдовушек живет в наших лесах. Меня не оставят в покое, даже если я очень захочу этого!

Эви засмеялась.

— Позвони мне, когда приедешь в Сан-Франциско, — сказала Глэдис командирским голосом. — И, пожалуйста, все время пей кофе, чтобы не заснуть за рулем!

— Если я выпью много кофе, мне придется слишком часто останавливаться.

— Ну и хорошо! Тебе надо почаще выходить и разминать свои старые артрозные кости!

— Ну, спасибо за совет, старая кляча!

Глэдис расхохоталась. — Я люблю тебя, береги себя!

— Я тебя тоже люблю. И не забудь запереть двери!

Эви вздохнула. «В Твоих руках времена и сроки, Господь».

С плохими новостями лучше подождать…

Дина очнулась от глубокого сна. Рядом с ней на краю кровати сидел отец.

— Привет, принцесса! — сказал он, убирая с ее лба прядь волос.

— Папа… — Дина села и потянулась к нему; она всегда чувствовала себя увереннее в его крепких руках.

Дуглас обнял дочь, крепко прижал ее к сердцу.

— Я люблю тебя, детка, — сказал он прерывающимся от волнения голосом. Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз вот так тянулась к нему? Сейчас ему хотелось превратить Этана Тернера в боксерскую грушу. А может, напротив, — надо поблагодарить его за то, что он вернул ему дочь?

— Ты ведь не разочаровался во мне, правда, папа?

— Разочаровался? — Дуглас поцеловал ее в лоб. — Из-за чего мне разочаровываться? На свете полно других колледжей и других молодых людей — между прочим, намного симпатичнее этого Тернера.

Дина слегка вздрогнула. Крепко зажмурившись, она вдохнула знакомый запах своего отца — одеколон «Олд Спайс», зубная паста «Колгейт», выглаженная сорочка и пиджак, только что полученный из химчистки. Он собирался на работу.

— Мама уже говорила с тобой? — осторожно спросила Дина.

— Коротко. Вчера вечером, когда я вернулся домой.