Николас Спаркс - Каждый вдох [litres]

Только Эндрю, сам того не зная, смог заставить отца снова начать рисовать, робко спросив во время одного из приездов Тру в Булавайо, за что папа сердится. Тру, присев на корточки, спросил, почему сын так думает, и мальчик смущенно ответил, что уже давно не получал нового рисунка. Тру пообещал исправиться, но всякий раз, поднося вечерами карандаш к бумаге, рисовал Хоуп. Обычно он изображал какой-нибудь из моментов той памятной недели: как она смотрела на него, когда Тру нес к ней Скотти, или какой чарующей красавицей она выглядела в вечер предсвадебного банкета. Только вволю порисовав Хоуп, Тру смог перейти к изображению того, что могло понравится Эндрю.

Доработка портретов Хоуп занимала не дни, а целые недели: его охватило желание добиться идеального соответствия воспоминаниям, как можно точнее передать сходство. Когда он наконец становился доволен, то прятал рисунок понадежнее и начинал следующий. Постепенно это перешло в некую одержимость, питавшуюся неосознанной надеждой, что эти портреты каким-то мистическим образом приведут его к Хоуп. Тру сделал более пятидесяти рисунков, запечатлев на каждом то или иное памятное событие. Закончив, он сложил их в хронологическом порядке и начал рисовать себя: так, как ему казалось, он выглядел в те моменты. А потом отдал переплести свои работы в альбом – автопортреты слева, портреты Хоуп справа, – который никому не показывал. Альбом был готов через год после того, как Эндрю поступил в Оксфорд; на его создание ушло девять лет.

После этого Тру будто утратил цель в жизни: он ходил по дому, не зная, чем заняться, листал каждую ночь свой альбом, осознавая, что все дорогие ему люди покинули его: мать, дед, Ким, Эндрю, Хоуп… Он один, думал Тру, и всегда будет один. Это был трудный период, в чем-то даже сравнимый с восстановлением после аварии несколькими годами спустя.

Ботсвана и львиное приключение, как Тру его окрестил, пошли ему на пользу, но он всюду возил с собой альбом с рисунками и берег его. После аварии альбом стал единственным, что Тру захотел вернуть, но он не стал обращаться к Эндрю: Тру ни о чем не рассказывал сыну и не хотел лгать ни ему, ни Ким. Вместо этого он попросил бывшую жену договориться, чтобы его вещи, оставшиеся в лодже в Ботсване, упаковали и поместили на хранение. Ким все сделала, но Тру еще два года волновался, что альбом потеряется или будет испорчен. Первое, что он сделал, выйдя из реабилитационной клиники, – съездил в Ботсвану. Оказавшись на месте, Тру нанял несколько мальчишек, открывавших для него коробку за коробкой, пока не нашелся драгоценный альбом – немного запылившийся, но совершенно целый.

Однако вскоре после этого желание вновь и вновь переживать изображенное на рисунках стало проходить. Ради своего же блага пора было прекращать грезить о том, как однажды они с Хоуп воссоединятся. Тру и не догадывался, что примерно в это же время Хоуп его разыскивала.

Знай он об этом, несмотря ни на какие травмы, прошел бы небо и землю, лишь бы ее найти. И однажды ему выпал шанс.

На Каролину-Бич мягко опускались сумерки.

Хоуп и Тру сидели на диване, касаясь друг друга локтями, и говорили, не замечая угасающего дня, с головой уйдя в жизнь друг друга. На смену давно опустевшим бокалам вина появились чашки с чаем, а вскользь упомянутые вещи сменились подробностями. Глядя на профиль Хоуп, подчеркнутый удлинившимися тенями, Тру никак не мог до конца поверить, что она рядом. Хоуп всегда была и остается его мечтой.

– Я должен сделать признание, – сказал он. – Я кое о чем умолчал. Это произошло перед тем, как я начал работать в Намибии. Я хотел рассказать тебе раньше, но когда ты сказала, что искала меня…

– О чем идет речь?

Тру опустил взгляд, уставившись в свою чашку.

– Я едва не улетел в Северную Каролину искать тебя. Сразу после реабилитации я купил билет, собрал вещи и приехал в аэропорт, но когда оставалось пройти, можно сказать, на борт, я… не смог, – он сглотнул, будто вспомнив свое состояние. – Стыдно признаться, но я в итоге уехал обратно.

Хоуп осенило лишь через несколько секунд.

– Ты хочешь сказать, что когда я тебя искала, ты тоже пытался меня найти?

Тру кивнул. Во рту пересохло при мысли, что Хоуп сейчас думает о годах, которые они потеряли не однажды, а дважды.

– Не знаю, что и сказать, – медленно произнесла она.

– А что тут скажешь… Теперь это надрывает мне сердце.

– О Тру, – взмолилась Хоуп со слезами на глазах, – ну почему ты не сел в тот самолет?

– Я не был уверен, что найду тебя, – ответил он. – А если честно, боялся, что найду. Я представлял, как увижу тебя в ресторане, или на улице, или даже на вашем дворе, а ты будешь держаться за руки с другим мужчиной или смеяться со своими детьми… После всего, через что я прошел, я бы этого не вынес. Не то чтобы я не желал тебе счастья, напротив, я всем сердцем надеялся, что ты счастлива, хотя бы потому, что сам я счастлив не был. Во мне будто не хватало самой важной части, и казалось, что так и останется навсегда. Я побоялся что-то предпринять, но сейчас, узнав, как ты жила, я не могу не сожалеть о том, что не решился прилететь. Тогда бы я не потерял целых восемь лет.

Выслушав его, Хоуп отвернулась. Откинув плед, она встала и отошла к окну. Лицо оказалось в тени, но в лунном свете Тру разглядел влажные следы на щеках.

– Ну почему судьба всегда против нас? – спросила Хоуп, обернувшись. – Или у вселенной свои планы, недоступные нашему пониманию?

– Не знаю, – хрипло сказал Тру.

Плечи у него поникли. Хоуп опять отвернулась, некоторое время молча смотрела в окно и наконец тяжело вздохнула. Снова сев на диван, она придвинулась ближе к Тру.

«На таком расстоянии, – подумал он, – ее лицо выглядит точно как на рисунках, которые я сделал по памяти».

– Я очень сожалею об этом, Хоуп. Больше, чем ты можешь себе представить.

Она вытерла щеки.

– Я тоже.

– Что теперь? Тебе нужно побыть одной?

– Нет, – отказалась Хоуп. – Меньше всего на свете я хочу сейчас быть одна.

– Я что-нибудь могу для тебя сделать?

Не отвечая, она пододвинулась и получше накрыла пледом его ноги. Тру взял ее руку и держал как драгоценность, наслаждаясь мягкостью кожи. Он провел пальцем по тонким, будто птичьим, косточкам запястья, думая, что когда в последний раз держал руку женщины, это была та же самая рука.

– Расскажи, как ты узнал о моем письме, – попросила Хоуп, – которое я положила в «Родственные души». Ведь это оно помогло нам найти друг друга!

Тру на секунду закрыл глаза.

– Я даже не могу сколько-нибудь логически объяснить случившееся.

– То есть?

– Все началось со сна, – с усилием произнес он.

– Тебе приснилось мое письмо?!

– Нет, сон был о кафе, реальном кафе рядом с моим нынешним домом, – Тру грустно улыбнулся. – Я хожу туда, когда захочется побыть среди людей. Оттуда открывается фантастический вид на побережье… Обычно я беру с собой книгу, чтобы скоротать время. Владелец меня знает и не прогоняет, – он подался вперед, поставив локти на колени. – В общем, проснулся я как-то утром и понял, что мне только что снилось это кафе, но сон почему-то не спешил забываться. Я видел себя со стороны, будто на экране. При мне была книга, на столике чай со льдом, все как всегда. День во сне был солнечный – тоже ничего необычного. Тут входят мужчина и женщина и садятся за соседний столик. Я почему-то видел их очень расплывчато и не мог разобрать разговор, однако чувствовал, что мне нужно обязательно с ними поговорить. Я откуда-то знал, что они скажут мне нечто важное. Встал из-за стола, направился к ним, но с каждым шагом столик оказывался все дальше. Помню, меня еще охватила паника – мне же непременно нужно переговорить с ними, и тут я проснулся. Вроде бы нестрашный сон, но весь день на душе было неспокойно. Через неделю я пошел в то кафе…