Морган Мэтсон - Мороженое со вкусом лета

Когда я вернулась домой, отец не дожидался меня, чтобы поболтать. Я видела свет в его кабинете, но не стала заходить. Все равно он ничем не поможет в этой ситуации. И еще мне не хотелось рассказывать ему о том, что произошло. Потому что, даже если он даст мне какой-нибудь дельный совет, нельзя к этому привыкать: кто знает, будет ли он рядом в следующий раз, когда мне понадобится помощь?

Я закрыла за собой дверь комнаты и всего на секунду прислонилась к ней спиной. Достала телефон, вопреки всему надеясь, что в чате уже идет переписка, все считают, что погорячились, никто не в обиде и можно жить дальше. Но там была тишина. Я начала набирать сообщение, но поняла, что не знаю, с чего начать. Тогда я открыла диалог с Тоби, стараясь не обращать внимания на ее последние смайлики, когда она радовалась походу в кино.

Тоби, прости, пожалуйста.

Как ты себя чувствуешь? Я беспокоюсь.

Я смотрела на экран и ждала в надежде, что она ответит. Прошла минута, и только тогда я положила телефон на столик и стала готовиться ко сну, хотя было только начало одиннадцатого. Я почистила зубы, умылась, и все это время меня не покидало чувство, будто я двигаюсь под водой. Потом выключила свет и забралась под одеяло. Только я повернулась на бок, как телефон звякнул, уведомляя о новом сообщении.

Я немного подождала, надеясь, что она напишет что-то еще, но больше ничего не последовало. Я не знала, что можно на это сказать, как я могу все исправить, если это вообще возможно. Размышляя, я смотрела на экран телефона, светившийся в темноте.

А потом выключила его.

Тамсин сквозь полумрак темницы посмотрела на старика, который сидел, привалившись к каменной стене. Его голос был как перестук костей, и он не видел солнца пятнадцать лет. Когда ее впервые швырнули сюда, старик попросил описать, как выглядит солнце, – тогда это показалось ей нелепостью. Разве можно забыть, как солнечные лучи пляшут на листьях в лесу? Она с легкостью могла увидеть все это: ранний утренний свет, прохладный, голубоватый, еще не раскаленный дневным зноем; или закаты Кастлероя, которые, казалось, нарочно задерживались надолго, чтобы все могли на них полюбоваться, прежде чем наступала ночь.

Но сейчас она понимала это гораздо лучше, хотя прошло всего три месяца. Она позабыла, что такое тепло, что однажды она была счастлива и свободна, могла поднимать лицо навстречу солнечным лучам, с закрытыми глазами вдыхая запахи нового дня. Раньше бы она ни за что не смогла представить себя в таком месте, как это. А сейчас у нее не получалось толком вспомнить, что она бывала где-то еще.

– Древний мертв, – она впервые произнесла это вслух. И, сказав это, поняла, что это правда. Если бы он был жив, он бы пришел за ней. Сделал бы что-нибудь. Если бы он мог это предотвратить, она бы здесь не оказалась. – Я совсем одна.

Старик в углу начал поворачиваться к ней, дюйм за дюймом, и наконец она увидела его лицо, белки глаз, блестящие в неверном свете факелов.

– Мы всегда одни, – сказал он скрипучим и хриплым голосом.

Тамсин покачала головой. Она знала, что это не так. У нее за спиной были годы, доказывавшие обратное.

– Нет, – возразила она, – не всегда, даже не так уж часто.

– О, – продолжил старик с тяжелым вздохом, который, казалось, шел из самых глубин его души, – я забыл, что ты еще молода. – Он закашлялся с сухим, дребезжащим звуком. – Иногда возникает эта иллюзия: семья, друзья… Но в конце ты всегда остаешься один на один с темнотой. Все рано или поздно уходят, мой юный друг. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Так ты сбережешь себя от разочарований, – он вздохнул и снова привалился к стене. – Вера в то, что ты не один, – самая жестокая иллюзия из всех.

Я стояла в последних рядах Общественного театра Стенвича, сжимая в руках свой стакан с холодным латте и кофейный напиток с шоколадной крошкой для Палмер. Я заехала в кофейню Фласка, как обычно, и вдруг машинально вместе со своим заказом назвала и стандартный заказ Палмер. И тогда я решила, что это будет что-то типа репарации: я отвезу ей кофе, и, возможно, она меня простит, и мы вместе сможем подумать, что делать дальше. Потому что чем дольше молчал телефон и не сыпались сообщения в групповой чат, тем больше я начинала волноваться. Тоби и Бри были одинаково упрямы, и я даже не хотела думать, что произойдет, если эта ссора продлится дольше нескольких дней. Нужно было что-то делать, и я не могла справиться с этим без Палмер, тем более что, насколько мне было известно, на нее-то Тоби не злилась.

Но теперь, стоя в театре, глядя на Палмер, сидевшую за своим режиссерским столиком, на то, как свет играет на ее волосах в темноте, я начинала нервничать и сомневаться в успехе своего плана. Я провела большим пальцем по стенкам стакана, на которых образовался конденсат, и пошла по проходу вниз, к режиссерскому месту. Я убеждала себя, что это просто смешно. Это же Палмер . С каких это пор я боюсь разговаривать с Палмер? Но правда была в том, что я действительно боялась.

Я задержалась в конце ряда, переминаясь с ноги на ногу и надеясь, что она меня заметит. Но ее глаза были прикованы к сцене, где в данный момент на Тома кричала актриса, игравшая Арнольд, управляющую лагерем. Я прошла в конец ряда и, секунду поколебавшись, уселась на соседнее сиденье, поставив перед ней стакан.

– Привет, – прошептала я.

– Прожектор сорок семь, приготовиться, – скомандовала она, но вполголоса, словно самой себе. – Прожектор сорок семь. – Она глянула на меня через плечо и снова посмотрела на сцену.

– Палмер, – я нагнулась, закрывая ей обзор, – ну перестань.

– Звук сорок восемь, приготовиться, – вполголоса продолжила она.

Ее взгляд прыгал со сцены на размеченную копию сценария, лежащего на столе, и она сделала пару пометок карандашом. – Звук сорок восемь.

– Стоп! – бородатый режиссер встал со своего места и направился к сцене, качая головой, а Том и актриса спустились со сцены, чтобы поговорить с ним.

Палмер опять взглянула на меня через плечо, вздохнула и отложила карандаш.

– Вообще-то я не могу разговаривать. Я тренируюсь управлять светом и звуком, – она бросила взгляд на стакан перед собой, и я почувствовала, как она пытается побороть желание, но в итоге подруга взяла и отхлебнула из него.

Я тоже отпила немного, чтобы набраться сил, и выпалила:

– Прости меня, Палмер.

Она опять посмотрела на сцену, где режиссер что-то объяснял Тому, размашисто жестикулируя, а тот кивал и делал пометки в своем сценарии.