Анна Яфор - Научиться ценить [СИ] [= На крыльях Феникса]

Лучше бы она так не говорила… Он сразу подумал о другом голоде… Терзающем почти беспрерывно… Увидев именно его в распахнутых глазах жены. В собственном отражении. Полина ведь тоже имела в виду совсем не ужин…

— Кирилл… дома?

Она улыбнулась, покачав головой.

— Нет, и будет нескоро. У него какая-то конференция… Мы совсем одни…

Мирон осторожно отцепил руки, обвивающие его шею. Прошел в кухню, стараясь забыть последнюю фразу. На фоне роскошно накрытого стола в глаза бросался огромный, просто неестественных размеров букет. Пышные розы, которых даже не имело смысла считать. Растерянно повернулся к жене.

— Что это такое?

Она пожала плечами.

— Цветы…

Нахмурился. Огромная душистая масса занимала значительную часть кухни. Его собственный букет, подаренный Полине два дня назад, на этом фоне был вообще не заметен.

— От брата?

Глупый был вопрос… Кирилл вряд ли стал бы дарить сестре такие цветы, тем более без повода.

Полина рассмеялась. Слишком весело. Гораздо более весело, чем следовало в данной ситуации.

— Нет, при чем здесь Кир… Старый клиент решил проявить таким образом благодарность за устроенный корпоратив… Знаешь, он даже пытался пригласить меня на ужин. В моем же ресторане… Забавно, правда?

Он не видел ничего забавного. Но возмущаться по поводу подарка… Это было бы нелепо. Рядом с ней каждый день находились десятки мужчин. Богатых, привлекательных. Ресторан пользовался успехом в городе, и Мирон об этом хорошо знал. Как и о многозначительных взглядах, которые дарили клиенты его жене.

Еда была замечательной. Как всегда. Наверное. Он не почувствовал вкуса. Вообще не понял, что находилось на его тарелке. Не мог оторвать глаз от Полины. Ее одежда… У него никак не получалось вспомнить, как называется это странный наряд, обнажающий гораздо больше, чем позволяющий скрыть.

— Ты давно полюбил рыбу, милый? — невинно поинтересовалась жена, убирая пустую тарелку.

— Рыбу?

Он терпеть ее не мог. Ни в каком виде. Но именно рыбу узнал в аппетитно обжаренных кусочках, оставшихся на сковороде. Полина расхохоталась.

— И кто из нас беременный? Не знала, что у тебя так сильно поменялись вкусовые пристрастия…

Как же хотелось разделить ее смех… Зарыться лицом в душистые волосы, то и дело задевающие его…

— Я набрала ванну, любимый… Сможешь потереть мне спину? — и, не дожидаясь ответа, она убежала, бросив ему многозначительный взгляд.

Надо было проигнорировать просьбу. Он знал это совершенно точно. Но искушение увидеть ее, утопающую в ароматной пене, оказалось слишком велико. Жена играла не по правилам. Но отступить от них ему самому хотелось слишком сильно… Почти до боли.

Сжал губку негнущимися пальцами, стараясь не дотрагиваться ими до блестящей от воды кожи. Опустил мыльное облако на плечи, столкнул его по позвоночнику, вниз, все-таки не удержавшись и распластав тыльную сторону ладони на ее спине. И задохнулся, внезапно упираясь в слишком серьезный, застланный слезами взгляд.

— Зачем… мучаешь нас обоих?..

— Полина… не надо…

Она поднялась в ванной, садясь на колени. Уже не заботясь о том, что почти вся открыта перед ним. Пена искрилась на ней маленькими бриллиантами, и он чувствовал, как теряет последние остатки самообладания.

— Что не надо? Хотеть тебя?

Потянула его ремень, выдергивая край рубашки и прижимаясь губами к обнажившейся коже живота.

— Не надо мечтать о том, чтобы ты, наконец, перестал дурить и просто любил меня?

— Я люблю тебя…

— А я ХОЧУ. ОЩУЩАТЬ. ТЕБЯ. ВНУТРИ. СЕЙЧАС. ЗАВТРА. КАЖДЫЙ ДЕНЬ.

— Милая… — он умолк, понимая, что проиграл. Изнемогая от собственного бессилия что-то изменить. У него нет права прикасаться к ней. Не теперь, пока она… Даже просто думать о крохотном существе внутри нее было страшно. А уж о том, чтобы причинить какой-то вред… Да он скорее умрет…

Полина уже стащила с его плеч рубашку, не беспокоясь о том, что ткань мгновенно намокла. Прижалась щекой к груди, вслушиваясь в лихорадочные удары сердца. Руки спустились ниже, обнажая красноречивое свидетельство его желания.

— Малыш,… перестань…

Сломалась последняя броня. Слишком много времени он не называл ее так. Да и не была она малышом, уже давно. Но этот отголосок их счастливого прошлого, не омраченного болью и расставанием, полоснул по сердцу острым, пронзительным ударом. Она вцепилась в него, обвивая руками шею, сплела ноги на его пояснице.

— Не пущу… ТЫ МНЕ ОБЕЩАЛ, МИРОН… — и заговорила, перебивая его возражения. — Я была у врача. У меня все хорошо. С РЕБЕНКОМ. ВСЕ. ХОРОШО. И я не хочу, чтобы ты копался в прошлом и корил себя за то, что случилось. Мы не можем это исправить, но я не собираюсь опять терять тебя. ТЫ. МНЕ. НУЖЕН. Весь. Я хочу чувствовать тебя. Хочу стареть рядом. Хочу видеть, как седеют твои волосы. Чувствовать, как грубеет кожа на твоих пальцах. Хочу слышать, как наш ребенок будет звать тебя… Но ты мне нужен НАСТОЯЩИЙ, а не такой, как в последние дни. Ты делаешь гораздо хуже, лишая нас того, в чем мы оба нуждаемся. Так что ПЕРЕСТАТЬ надо именно тебе. И чем скорее, тем лучше… Можешь сделать это прямо сейчас?

Она застонала, вбирая его в себя. Каждой клеткой впитывая дрожь напряженного тела. Чувствуя, как разлетается в пыль ее напряжение. И его страхи. Их осколки еще мерцали в синеве любимых глаз. Но она все равно выиграла, отвоевав у прошлого право на собственное счастье. Не омраченное ни болью, ни сомнениями. Спокойное счастье. Наслаждение каждый мгновеньем. Рядом с ним. До конца дней.

Постель, на которую он вынес ее, быстро намокла. Но они этого не заметили. Сейчас гораздо важнее было совсем другое. Расслабленность удовлетворенных тел. Сердечный покой, наконец-то снизошедший на обоих. Лунный свет, спустившийся в комнату добрым предвестником сладких снов.

Мирон притянул жену к себе и закрыл глаза. Прижавшись к слегка колючей щеке, Полина наслаждалась его запахом, чувствуя, как тают на губах соленые струйки, вытекающие из-под опущенных век мужчины.

Ольга вернулась на работу две недели спустя. Было слишком тяжело находиться одной в пустой квартире. И в своей, и даже в Лешкиной. Особенно в Лешкиной. Она не просто скучала — тосковала о нем, вновь и вновь переживая события последних дней. И хотя удушающий страх отступил, тревога все равно давила на сердце. Он был слишком далеко. В чужой стране. Наедине со своей болью.

Женщина каждый день звонила в клинику, но получаемой информации было ничтожно мало. Конечно, ей рассказывали о проводимом лечении, о состоянии мужчины, о некоторых перспективах на будущее… Но она мечтала быть рядом. Видеть его глаза. Слышать дыхание. Понимать, что именно он чувствует. Ей почему-то казалось, что так было бы легче. Для обоих. Только проверить правоту своих мыслей возможности не существовало. Ее врач по-прежнему слишком категорично запрещала перелет.