Ульяна Соболева - 1000 не одна ночь

Наталья подняла на меня слегка раздраженный взгляд.

— Конечно видели. Я отправила им фото, озвучила ваше резюме, дала свои рекомендации.

— Ооох, огромное вам спасибо, вы даже не представляете, как мне нужна работа.

От радости меня аж потряхивало я готова была станцевать прямо здесь и даже расцеловать эту женщину.

— Конечно представляю поэтому отправляю вас в очень приличную семью, которая тщетно искала работницу со знанием языка.

— Спасибо. Как же я вам благодарна.

— Есть правда некоторые нюансы.

Но какие уже могли быть нюансы, если у меня перед глазами нарисовался уютный домик черноволосые ребятишки и милые хозяева прекрасного дома под Парижем.

— Так как в Париж у меня едете только вы, вам придется лететь вместе с девушками — моделями. Отдельно на вас заводить карточку мы не будем вы отправитесь с группой.

Я радостно кивала и мне хотелось завопить от переизбытка эмоций.

— Я сейчас же займусь оформлением разрешения на выезд для вас и покупкой еще одного билета. Вылет сегодня ночью.

— Как сегодня?

От неожиданности даже сердце замерло.

— Да, сегодня. Сейчас вы поедете с Аббасом он отвезет вас в наш второй офис, где девушки ожидают вылета. Вы должны будете заполнить все документы сделать еще несколько фотографий на разрешение и на удостоверение работника нашей фирмы. Затем вы отправитесь домой собрать вещи и вечером мы встретимся уже в том офисе.

— А разрешение так быстро дают?

— Конечно. Мы ведь огромная и солидная компания. У нас свои связи и каналы. Я отсняла ксерокопии с ваших документов. У вас чистая биография, нет судимостей. Не вижу причин для задержек. Поезжайте с Аббасом. Удачи вам.

— А вам огромное спасибо.

В машине я выхватила сотовый и тут же набрала Лизу.

— Лизкааааа, ты не поверишь! Я нашла работу!

— Та ладно. Где?

— Во Франции! Я завтра уже буду в Париже, Лизкааа. В Парижеее. Мне так повезло. С ума сойти!

Аббас сел рядом на сидение и мерзко мне улыбнулся. Я отодвинулась от него ближе к двери.

— И кем ты будешь работать в Париже?

— Нянечкой у очень прили…-

В этот момент я почувствовала сильный укол в шею. Настолько болезненный, что у меня широко открылся рот и сотовый выпал из рук. Я пыталась вздохнуть, повернулась к Аббасу, хватая ртом воздух и цепляясь руками за сидение. Где-то вдалеке голос Лизы кричал «Алло! Настяяяя! Алоооо!». Потом резко смолк.

— Ну вот и все, сахарок, теперь ты вся моя. Правда Аббас это сделал не больно?

Он потянулся ко мне, совершенно обездвиженной, с пеленой тумана перед глазами. От панического ужаса разрывало грудь и воздух со свистом вырывался с приоткрытого рта. Я силилась заорать…очень старалась, но слышно было лишь хрип.

— Какая красивая девочка. Беленькая, как снег. Сисечки круглые твердые, как Аббас любит. Я полижу твои соски. Люблю их сосать и лизать.

Почувствовала его руки на груди заморгала, а крикнуть не могу. От гадливости тошнота разрывает легкие и слезы пекут глаза.

— Аббас по-быстрому. Никто не узнает. Тихонько войдет и сразу выйдет. Какая сладкая…

Слюнявый рот елозит по моей шее, чувствую, как мне раздвигают ноги и не могу закричать…мне страшно, так страшно.

— Убрал руки! Идиот! Это товар для Адаса. Последняя десятая. Трахнешь — цена упадет. Она целка. У тебя пять штук зеленых лишние есть?

Я увидела лицо Натальи тоже сквозь пелену…ни всхлипнуть не могу, ни слова сказать. Она приподняла мое веко. Прощупала пульс.

— Даже снотворное нормально вколоть не можешь. Придурок. Дай шприц.

Меня снова что-то кольнуло теперь уже в плечо и перед глазами все поплыло я погрузилась в тошнотворную липкую тьму.

Я пришла в себя от того что мне страшно хотелось пить. Невыносимо сильно. Так что казалось в горле все разодрано до мяса. В ноздри забился затхлый запах закрытого наглухо помещения, и сильная тряска вызывала тошноту. Я сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь унять приступ удушья и позывов к рвоте. Если станет плохо, все через нос пойдет, и я могу задохнуться.

Казалось, что мои глаза все еще закрыты — темно, как в бездне. Я пошевелилась и тут же вскрикнула — руки так сильно связаны за спиной, что веревки словно режут кожу до костей и неестественно вывернуты назад плечи. От каждого движения боль в ключицах и предплечьях нестерпимая. Где-то поблизости раздались сдавленные звуки. Кого-то тошнило. Именно так, как я боялась.

Послышался глухой звук удара и вскрик. Затем возня и мычание. Кто жутко бился и словно захлебывался, издавал жуткие булькающие звуки. Мне казалось, что этого кого-то еще и отпихивали куда-то на середину. Я продолжала слышать глухие удары.

От ужаса зажмурилась и тихо скулила. Я здесь не одна. Здесь несколько женщин, не знаю сколько, но не мало.

И мы скорей всего едем в машине, ее швыряет на ухабах и поворотах. Кто-то тихо плакал, кто-то стонал. Но у меня не было внутри ни жалости, ни сочувствия. Я от чего-то их боялась не меньше, чем тех, кто нас сюда засунул. Я не могла сделать нормально вдох и выдох от охватившей меня паники. Где мы? Куда нас везут? Кто нас схватил? В голову лезли кошмарные мысли о том, что из нас вырежут все органы и бросят умирать в каком-то сарае, истекать кровью и заходиться от боли. В голове смутно крутились какие-то странные картинки. Вроде как меня куда-то везут на инвалидной коляске, какие-то вопросы задают тому, кто едет со мной люди в форме, им предъявляют мой паспорт и руки у этого человека в красных пятнах с тыльной стороны ладони, а на мизинце кольцо. И меня трясет от бессилия, я хочу кричать, звать на помощь и не могу, я слышу голоса, но не знаю, о чем они говорят, а потом снова уколы и снова темнота после которой тошнит и сводит все тело так беспощадно, что кажется я умираю в мучительных пытках. Я так не хотела погибать где-то в машине, в жуткой темноте, без мамы. Мамочка моя, забери меня отсюда, мне так страшно, мамааааа. Мне всего лишь двадцать, я жить хочу, на мир хочу посмотреть, детей хочу учить. Я ведь …даже в стране другой не была. Я мычала закрытым скотчем ртом, вертела головой, брыкалась и скулила, как животное. Меня кто-то пинал в бок, потом ногами затолкали к стене. Я им мешала…кому-то из них. Потом мне скажут почему меня пинали — боялись ублюдков-конвоиров, что могут услышать и избить нас за возню. Едва я начинала выть, меня пинали снова. Я все так же не видела, кто едет рядом со мной, мы не останавливались, машину не открывали, нам не приносили пить, не выпускали облегчиться. Скоро в помещении стало вонять мочой и кислотой.

Дорога начала казаться самой жуткой и невыносимой пыткой из всех, что я могла себе представить. Тело болело из-за неудобной позы, занемели руки. Мне ужасно хотелось пить и в туалет. Я изо всех сил держалась. Мне всегда казалось, что, если человек позволяет себе ходить под себя, значит половина пути к животному или трупу уже сделана. Я не хотела быть животным, и не хотела стать трупом. Я не стану мочиться на пол, как это сделали другие. Я вытерплю. Эти ублюдки должны остановить машину и выпустить нас. Они тоже не роботы. Рано или поздно они остановятся. Едва я об этом подумала машина резко затормозила, так резко, что всех швырнуло от стены к стене. Я об кого-то больно ударилась головой. Все голоса стихли. Теперь было не просто страшно, а до дикости страшно. Раздался сильный шум и яркий свет ослепил до дикой боли в глазах, заставив зажмуриться.