Вера Колочкова - В объятиях самки богомола

— Я буду звать тебя Марусей, не возражаешь?

— Возражаю, конечно! Что это еще за Маруся? Вообще-то у меня очень красивое имя — Марта.

— Ну да, ну да. Помню, у нас в деревне так телку звали — Марта. А потом она в большую корову выросла. Хорошая была корова, дойная, только лягалась все время. Могла полное ведро с молоком опрокинуть, и хоть бы хны… Дождется, главное, когда вымя уже пустое, а потом хрясь копытом по ведру! Такая вот была зараза, ага…

— Витя!

— Чего?

— Ну что ты такое несешь, какая корова…

— Так я ж тебе объясняю — хорошая корова была. Мартой звали. И вообще, если ты не знаешь, ассоциация — важная вещь в отношениях между мужчиной и женщиной!

— Ну Витя-а-а-а…

Она и сама себе удивлялась, с каким кокетством растягивает его имя и как ей было в этот момент хорошо, просто необъяснимо хорошо! Как будто она совсем девчонка и жизнь только начинается. И так много впереди всего хорошего.

А маме Витя совсем не понравился. И было ужасно обидно слышать от нее:

— Где ты только его откопала? Ни стати, ни экстерьеру… Наверняка и не при должности… Кем он работает-то?

— Он в строительном техникуме сопромат преподает.

— Ну вот, я ж говорю! Еще и гуляет вовсю, наверное!

— Да почему ты решила, что гуляет? Он меня любит!

— Ага, любит. Поди всех студенток в своем техникуме за жабры перещупал…

— Мам, не говори ерунды! Иначе я к тебе на дачу ездить не стану! Или ты Витю нормально принимаешь, или…

— Да ладно, мне-то что. С кем хочешь, с тем и живи. Хоть ребеночка быстрее родишь. Расписываться будете?

— Да, будем. Витя мне предложение сделал.

— Ну-ну… А прописаться он тоже у тебя собирается?

— Нет! У него своя квартира есть, от бабушки в наследство досталась! Не будет он у меня прописываться, не переживай!

— Что ж, и то хлеб… А то много их нынче ходит, желающих откусить от чужого каравая. Ладно, буду я приветлива с твоим Витей, уговорила. А насчет ребеночка поторопись, времени у тебя почти нет! Годы-то к сороковнику идут, не забыла? Прошмыгнут, и не заметишь!

— Да не забыла я, мам, не забыла. Уже работаю над этим вопросом…

Ей и впрямь очень хотелось ребенка от Вити. Ночью, устав от бурных утех, Витя засыпал крепко, обхватив ее твердыми руками властно и по-медвежьи, и она лежала долго без сна, боясь пошевелиться и выпасть из этой власти. И думала, думала…

Оказывается, она неправильно жила. Оказывается, быть мягкой, кокетливой и плюшевой намного слаще, чем жесткой самкой богомола. Безжалостной, убивающей. Оказывается, варить борщ, лепить пельмени и ждать мужа с работы гораздо приятнее, чем лезть вверх по карьерной лестнице и воевать за квадратные метры. А через неделю их с Витей распишут в загсе, и она станет женой… Любимой женой любимого мужа Вити. Женой по имени Маруся. Нет, вот кто бы сказал ей год назад, что она согласится на Марусю… Помнится, свою вторую жену отец называл Марусей, и ей было ужасно смешно. И не то слово — смешно… Она даже презирала отца за это. А заодно и Марусю его презирала, потому что позволила над своим именем такое издевательство. А теперь самой ужасно нравится… И слова незамысловатой песенки тоже нравятся, и хочется их повторять все время…

Моя Марусечка, танцуют все кругом,

Моя Марусечка, попляшем мы с тобой.

Моя Марусечка, а жить так хочется,

И как приятно, хорошо мне танцевать

с тобой вдвоем!

Да, она ощущала себя Марусей. С ребеночком на руках. Да, ребенка очень хотелось. Но не получалось. А время идет — мама права. И постепенно в ее счастье вкралось тревожное ожидание, боязнь не успеть. Хотя врачи обнадеживали — надежда есть. Пришлось даже в больницу лечь на обследование и лечение. А после больницы — опять ничего…

Ее даже сны начали мучить на тему ребенка, будто он есть, но ей в руки его не дают. Сначала Оля его держит и не дает, потом Деничка, потом Ирина Ильинична… Она им доказывает, что это не их ребенок, что они права не имеют! И все без толку. Держат на руках ребенка и отворачиваются, и она даже личика его разглядеть не может!

Просыпалась в холодном поту, лежала, уставившись в ночной потолок, потом придвигалась к Вите, и он бормотал что-то сонное и ласковое и обхватывал ее своими ручищами. Но сон больше не шел. Страшно было. И всякие мысли нехорошие лезли в голову.

Может, это ее так судьба наказывает — за Деничку, за Димку, за Олю? Может, она им жизнь испортила, и они так и ходят все — с откушенными головами? Может, надо как-то покаяться, что ли? Прощения попросить? А что, говорят же, за одного раскаявшегося грешника двух праведников дают… Может, это как раз ее случай? Или лучше в церковь зайти, у батюшки спросить, что надо делать?

Воскресным утром она пошла в церковь. Послушно отстояла службу, не понимая ни одного слова, так же послушно отстояла очередь на исповедь. Батюшка попался строгий на вид, но слушал ее очень внимательно. Потом произнес тихо:

— Ты ведь не от сердца каяться пришла, дочь моя… Ты для того каешься, чтобы этим себе что-то у бога выторговать. Вот когда раскаешься искренне, без всяких условий ты — мне, я — тебе, вот тогда и поговорим. А пока ступай, подумай над тем, что я тебе сказал. Господь милостив, может, и образумишься. Ступай, ступай.

Наверное, батюшка был прав. Ведь пока ей так страстно ребенка не захотелось, она и не думала ни о Деничке, ни о Димке с Олей… Наверное, надо с ними напрямую говорить и просить прощения. И лучше с Оли начать… даже ее домашний телефон сразу вспомнила, не забыла за все годы!

Набрав номер, она долго слушала длинные гудки. Наверное, никого дома нет. А может, там вообще сейчас другие люди живут, мало ли… Но гудки вдруг оборвались голосом Натальи Петровны, Олиной мамы:

— Да! Слушаю! Говорите, алло!

— Здравствуйте, Наталья Петровна… А Оля дома?

— Оля? А кто ее спрашивает?

— Это Марта. Вы меня помните, Наталья Петровна?

— Ну, еще бы. Хотела бы не помнить, да не получится. Интересно, зачем тебе вдруг Оля понадобилась?

— Мне поговорить с ней надо. Пожалуйста.

— Нет, не будешь ты с ней говорить. Не звони сюда больше. Чтоб я голоса твоего больше никогда не слышала. Один раз ты чуть ее не убила, больше я тебе этого не позволю.

— Но Наталья Петровна, мне очень нужно с Олей поговорить… Я же просто прощения попросить хочу…

— Все. Не будет тебе никакого прощения. Изыди. Живи дальше, как живешь, а Олю мою не трогай. Все.

Короткие гудки ударили в голову, вышибли из глаз обиженную слезу. За что она с ней так? Ведь только прощения попросить хотела… Вот тебе и раскаявшийся грешник с двумя праведниками! Обидно-то как.

Поплакав и успокоившись, решила позвонить Деничке. Но и тут ее ждала неудача — трубку взяла Ирина Ильинична. В отличие от Натальи Петровны она узнала ее сразу, спросила жестко: