Шэрон Гасс Роут - Между нот

– Прекрасно. Ты доказал свою точку зрения. Теперь пришло время вернуться домой. Надеюсь, еще не слишком поздно для папочки потянуть за пару веревочек и отправить тебя в университет «Лиги плюща». Уверена, что они забудут про те два зачета, которые ты пропустил, при надлежащем стимуле. Хорошее пожертвование...

– Я не желаю, чтобы он тянул за пару веревочек для меня или подкупал институт, Ребекка. В этом вся суть, – отрезал Джеймс, повысив голос. – Люди смотрят на нас, и все, что они видят – это долларовые банкноты. Разве ты не задумывалась, что всем было бы глубоко наплевать на тебя, если бы они не знали, кто твой папочка?

Она рассмеялась.

– Да, Робби. Жизнь жестока.

«Робби?»

Джеймс повернулся к ней спиной и умчался в дом. Девушка, Ребекка, осталась у своей машины, осматривая маникюр. Мои ноги тряслись так, что я боялась двинуться с места – боялась, что упаду лицом в грязь, поэтому осталась за внедорожником. Потом Джеймс вышел из дома с большой спортивной сумкой. Он шагнул к своей машине, открыл багажник и закинул ее внутрь.

– Я все-равно уезжаю, – сказал он, захлопывая багажник. – Счастлива?

Ребекка пожала плечами.

– Я просто устала от всех этих криков и слез, и…

Джеймс развернулся кругом.

– Чьих слез? Маминых?

– Ну, уж точно не папиных.

Джеймс пал духом, его поражение было заметно по опущенным плечам и поникшей голове. Не знаю, почему я не побежала к нему, чтобы остановить и объясниться, и… спросить его, что, черт возьми, происходит. Но я заколебалась, и в мгновение ока он сел за руль своего автомобиля и уехал прочь.

Ребекка тоже села в свою красную машину и смылась за ним. Когда я, наконец, выползла из-за внедорожника, то могла лишь смотреть на то место, где они стояли и спорили, потрясенная тем, что Джеймс уехал.

Из дома вышла седая женщина, тетя Айда, я полагаю. Она сочувственно мне улыбнулась.

– Это ты звонила?

– Да.

Женщина медленно кивнула, сложив руки вокруг талии, затем повернулась, чтобы вернуться домой.

– Подождите! – записка, которую я написала Джеймсу, была зажата в моей руке. Я подбежала к крыльцу и протянула ее ей. – Вы можете ему передать?

Она взяла сложенный листочек и убрала его в карман платья.

– Не могу ничего обещать, – сказала женщина. – Но я попытаюсь.

***

К тому времени, как я вернулась домой, было темно, и мама была в ярости. Она последовала за мной на чердак, отчитывая меня настолько тихо, насколько позволял ее гнев, чтобы не расстроить Брейди.

– Ты должна была начать готовить ужин. Где ты была? – прошипела она.

– Я напортачила, мам, и я попыталась это исправить. Длинная история, – сказала я, прижимая подушку к груди.

– Ну, у меня нет времени на длинную историю прямо сейчас, потому что я должна готовить ужин, – мама начала спускаться по лестнице, а затем обернулась. – К слову, ты под домашним арестом. До особого распоряжения.

Я даже не расстроилась из-за этого. По крайней мере, это имело смысл в отличие от всего остального: как, например, то, чему я стала свидетелем между Джеймсом и его сестрой. «Робби». Риза с самого начала была права. А Джеймс видимо уехал из дома, чтобы самому о себе позаботиться? Чтобы доказать что-то своему отцу? У меня защемило в груди, когда я вспомнила наихудшую часть, что он сказал о желании встретить кого-нибудь, кому он будет небезразличен, даже без денег.

Я легла и уставилась в потолок, до боли нуждаясь в моем рояле. Мне нужно было избавиться от ужасного чувства в груди и вложить его в музыку.

Укулеле, которое я нашла в прежнем доме, пылилось в углу рядом с моим комодом. Я поднялась, взяла его в руки и побренчала, съежившись от того, насколько оно было расстроено. Я повертела колки. Побренчала еще разок. Лучше.

Но это укулеле, и оно звучит слишком счастливо для моего настроения.

Я закрыла глаза и позволила своему голосу взять надо мной верх. Даже не помню, что пела, были ли слова или просто звуки – стоны или мычание, или рев открытых гласных агонии. Я не переживала, если меня кто-нибудь услышал. Мне просто требовалось избавиться от этого.

Когда я остановилась и подняла глаза, в дверях стоял Брейди. Его маленькое личико исказилось в виде вопросительного знака, пока он изо всех сил пытался оценить ситуацию.

– Все в порядке, – сказала я быстро. – Я просто… пела.

Его глаза загорелись.

– Петь для Брейди?

Я кивнула, тогда брат, шаркая ногами, подошел к кровати и сел рядом со мной, свесив ноги с края. Я крепко прижала его к себе. После того, что я увидела, как Ребекка разговаривала с Джеймсом, так холодно и равнодушно… Я жаждала тепла крепкого объятия.

Мы сидели рядом, у меня на коленях лежало укулеле. – Какую песню ты хочешь? – спросила я.

– Ла-ла, – сказал он, и я улыбнулась.

– Хорошо, – согласилась я. – Одна ла-ла колыбельная на подходе.

Я бренчала и перебирала струны, пока мелодия не полилась. Я начала медленно и лирично, но ла-ла Брейди были слишком жизнерадостными для грустной песни. Я ускорила темп и позволила музыке подбодрить меня.

– А знаешь, что? Думаю, нам не хватает Каи, – обратилась я к Брейди.

Брейди заулыбался и крикнул:

– Кая! – изо всей силы.

Я за ним повторила.

– Кая! Кая!

Сестра поскакала вверх по лестнице.

– Что делаете?

– Поем ла-ла, – сказала я.

Она улыбнулась и бросилась ко мне на кровать, обниматься и щекотать.

– Ты вернулась, – сказала Кая.

Я замерла, понимая, что она имела в виду не то, что я вернулась с моей велосипедной поездки. Она имела в виду то, что Я ВЕРНУЛАСЬ. Вернулась к себе. Вернулась, чтобы быть частью семьи.

– Да, – сказала я. – Я вернулась.

Следующие несколько дней в школе прошли спокойно. Обедала я теперь за столом с Молли и Ригби, другом Ленни, который поприветствовал меня жестом «кулак о кулак» у пункта раздачи продуктов питания. Нет смысла продолжать подвергать себя пыткам со стороны Уиллоу и Уинн, и постоянное молчание Ризы невыносимо. Молли пододвинула свой поднос, освободив мне место, не задавая при этом вопросов.

В субботу мама отменила мое наказание, и я незамедлительно вернулась на улицу Клейтон. Когда Айда увидела меня на крыльце, она устало вздохнула и открыла дверь. Я шагнула внутрь и последовала за ней в гостиную. Дом был красивым: паркетные полы, восточные ковры, и светильники с абажуром из бахромы. Витало спокойное хрупкое чувство, как в антикварном магазине. Единственным звуком было тиканье часов в соседней комнате.

– Присаживайся, – сказала Айда. – Могу я предложить тебе, что-нибудь попить?

– Нет, спасибо, – ответила я. – Я ненадолго.

Женщина медленно опустилась в цветочное кресло, которое, казалось, обняло ее, как только она села. Рядом стоял стол с книгами и очками для чтения. Я задумалась, сидел ли здесь Джеймс, на том же диване, когда они разговаривали.