Александра Миронова - Виринея, ты вернулась?

– Глеб Николаевич Подольский, – стараясь добавить равнодушия в голос, отрапортовал Глеб.

Наверняка Марина сейчас невыносимо страдает после разрыва с молодым мужем. Льет слезы, в перерыве делает косметические процедуры и на глаза людям не показывается.

Послышался зум открывающегося замка, Глеб толкнул ворота и по вымощенной разноцветным кирпичом дорожке направился к дому, стараясь не морщиться от окружающего китча – статуи голых женщин с легкой степенью ожирения, претендующих на звание богинь, золотые беседки, увитые розами, фонтан с разноцветными карпами. Марина не подвела – собрала в доме все лучшее сразу.

Горничная (естественно, в униформе и даже с кружевной наколкой в волосах) встречала гостя в дверях.

– Марина Сергеевна в средней будуарной, – торжественно известила она, – я проведу.

Глеб кивнул, не разуваясь, последовал за горничной. Богатство слепило глаза – разноцветные стены с тканевыми обоями, обилие золотой отделки, диваны в стиле Людовика ХIV.

Преодолевая коридор с золотыми парчовыми стенами, Глеб поймал себя на мысли, что на месте Марининого мужа он бежал бы из этой кунсткамеры, роняя тапки. Надо же, все-таки Вера привила ему определенный вкус.

Марина возлежала на козетке, обитой нежно-розовым шелком с разбросанными по нему светло-желтыми цветами. Идеально белое дерево намекало на то, что мебель жуткий новодел. Хозяйка дома была одета в японское кимоно, лицо тщательно запудрено, но покрасневшие глаза выдавали ее с потрохами.

– Марина, – Глеб сделал два быстрых шага и схватил руку женщины, прижал к губам, вдохнул приторно-сладкий запах крема для рук и поцеловал скользкую кожу, – не мог сегодня работать. Все думал о нашем разговоре. – Глеб не отпускал руку клиентки. – Сделал ваш прогноз, и он показал мне… Впрочем, не буду, я решил заехать и узнать, все ли у вас в порядке.

Марина была ошарашена. В тот момент, когда ей казалось, что ее жизнь, подобно античному деревянному кораблю, пленяющему красотой и грацией, но разбивающемуся при первой же встрече с новенькой ядерной подлодкой, пошла ко дну, вдруг в ее будуарной оказывается молодой симпатичный мужчина, которому небезразлична ее судьба. Она приложила к глазам шелковый платочек, боясь снова разреветься от потока нахлынувших чувств.

– Это так любезно с вашей стороны, Глеб Николаевич. Аня, чаю! – громко крикнула она в сторону коридора и обратилась к Глебу: – Может быть, что-то покрепче?

– Не откажусь от бокала вина, – кивнул Глеб и сел в цветастое кресло напротив козетки. Тяжелый запах лилий, стоящих в вазе на подоконнике, оглушил его, но он попытался сосредоточиться на основной цели визита. – Знаете, Марина, так уж совпало, что у меня тоже черный период в жизни. И сегодня, увидев ваш гороскоп, я удивился тому, насколько он соответствовал моему.

Марина поправила волосы и бросила взгляд в огромное зеркало в золоченой раме, висевшее за спиной у Глеба.

– В каком смысле? – Из голоса Марины исчезли страдальческие нотки и появилось легкое кокетство.

Горничная вкатила тележку с огромным антикварным заварочным чайником, подставкой с пирожными и крошечными бутербродами. Глеб окинул девушку цепким взглядом – под черно-белой униформой, призванной начисто стереть все половые признаки, угадывалось крепкое тело и стройные ноги.

– Красное, белое? – поинтересовалась Марина, заметившая его взгляд.

– Красное сухое, – попросил Глеб.

– Аня, достань из подвала «Шато Мутон Ротшильд», – распорядилась Марина, в мгновение превращаясь из домашней мурлычущей кошечки во властную тигрицу.

Но Глеб не заметил пертурбаций. Название вина звучало как музыка. Едва горничная вышла из комнаты, Марина налила в чашку чай и предложила Глебу:

– Угощайтесь, у меня свой кондитер, все самое свежее.

Свой кондитер? Недурственно. Все-таки он сделал правильный выбор. Глеб встал с мягкого кресла, подошел к Марине и снова приложился к ее руке.

Оля давно спала. Вера, откинув тонкую занавеску, чтобы впустить в старый дом немного лунного света, сидела на широком подоконнике. Болело сердце. Надо же, оказывается, оно у нее есть. Хотелось завыть от тоски. Полнолуние. Вера уткнулась лицом в подушку, которую держала в руках, и прикусила ее зубами.

Вот тогда и послышался легкий стук в дверь. Вначале женщина решила, что ослышалась. Потом ей стало страшно – за столько лет жизни в городе за высоким забором она отвыкла от неожиданных ночных визитов.

Вера прислушалась – стук повторился. Кто-то из просителей? Ночью? Возможно, сосед?

Она слезла с подоконника, сделала несколько шагов в сторону светелки, тщательно прикрыла дверь, чтобы не разбудить дочь. Затем, накинув на длинную ночную рубашку найденную у мамы в шкафу бабушкину шаль, вышла в сени.

– Кто?

– Я.

Вере не нужен был дар, чтобы понять, что сейчас вся ее жизнь рухнет окончательно. Прислонившись лбом к холодной двери, она повернула ключ в замке и открыла.

Алик ворвался в дом словно вервольф, готовый сожрать ее сердце. Прижал Веру к стене и, как голодный зверь, пытающийся пробить призрачную броню кожи, мышц, костей и сосудов, чтобы добраться до центра жизни, принялся яростно целовать.

– Я люблю тебя, люблю.

Пятерня в волосы, Вера еле сдержалась, чтобы не застонать. Алик подхватил ее на руки, прижал к стене, она ответила на поцелуй и словно рухнула вниз с высокого обрыва. Она не могла сказать, сколько это продолжалось. Ветер яростно задувал в открытую дверь, хлопая старой створкой, но Вера не слышала шума и не ощущала холода. Только всепоглощающий жар.

– Я люблю тебя, Виринея, почему ты ушла? Зачем ты это сделала? – шептал Алик, не переставая ее целовать.

Вера гладила жесткий ежик его волос, целовала невпопад, наслаждаясь каждым вздохом и прикосновением.

– Почему? Скажи – почему? – с таким отчаянием спросил он, что Вера разжала объятия и легко скользнула на пол. Взяла его голову в свои руки и посмотрела в глаза – ей не почудилось. В глазах действительно стояли слезы.

– Так было надо, – едва слышно прошептала она.

– Нет, я бы тебя защитил, мы бы уехали вместе, – яростно возразил Алик.

– Ты что, не помнишь? Тебя тогда чуть не убили!

– Но ведь не убили же, – отрезал он.

– В тот раз да, но это бы повторилось. От себя не убежишь.

– Бред это! Ты не должна жить так, как они. Мы могли бы быть счастливы где-то в другом месте.

– Нет, – покачала головой Вера, – ты ничего не знаешь на самом деле.

– Замолчи!

Алик снова обнял ее и привлек к себе. Ее голова оказалась вблизи его сердца. Его запах. Они стояли, вцепившись друг в друга, как обреченные на смерть на пороге газовой камеры.

Спустя несколько минут Алик опустил руку в карман пиджака, достал ключ и вложил в ладонь Веры.