Александра Миронова - Виринея, ты вернулась?

Спустя несколько минут стол был убран, и Борис снова уселся на стул в ожидании десерта.

– Закрой глаза, милый, – прощебетала Машенька.

– Нет, – отказался Борис, – это не в моих правилах.

– Но это сюрприз! – Девушка обиженно надула губки.

– Я и так сгораю от нетерпения, – фальшиво заверил он, – но глаза закрывать не стану.

Машенька готова была разреветься от отчаяния. Все шло вовсе не так, как она себе это представляла. Солнечное настроение испарилось, впрочем, на улице уже давно ночь, откуда ему взяться.

Хотелось завизжать, закатить первоклассную истерику, снять туфлю с ноги и запустить Борису в голову, но девушка сдержалась. Не сегодня. Потом.

Она отправилась на кухню и вернулась с коробкой, в которой лежал торт. Торжественно водрузила ее на стол и сняла крышку. Борис уставился на содержимое – прямоугольное полено, одна сторона которого была разукрашена в розовый цвет, а вторая в пронзительно-голубой. Разделяли их две белых полосы. Борис поднял глаза на Машеньку:

– Ну?

– Ну что «ну»? – не сдержалась та. – Ты ничего сказать не хочешь?

– Нет, а ты?

– А я хочу, вот же! – Она кивнула на торт.

– Что это значит? – озадачился Борис.

– Это значит, что я беременна! – торжественно пояснила девушка.

Борис опустил глаза, нахмурился, немного поиграл с этой мыслью.

– Как такое могло произойти?

– Ну, знаешь ли, тебе в подробностях объяснить? – хихикнула Машенька.

– Я видел твою карту, там было написано, что ты бесплодна, – спокойно пояснил Борис.

Маша села от неожиданности.

– Что? – Она побледнела так сильно, что даже неверный свет свечей не мог это замаскировать.

– А что ты ожидала? – пожал плечами Борис. – Всех, кто имеет ко мне доступ, тщательно проверяют.

– Ты больной, – едва слышно прошептала девушка.

– Нет, я просто осторожный. Так вот, у тебя бесплодие, о какой беременности ты толкуешь?

– Я сделала операцию, – с вызовом объявила Машенька и, гордо задрав подбородок, посмотрела на Бориса, – что, твои люди это упустили?

– По всей видимости. – Борис откинулся на стул и скрестил руки на груди. Завтра Анатолий получит свое.

Несколько минут они посидели молча.

– И что теперь? – в конце концов поинтересовался Борис.

– Как что? Я буду рожать! – возмутилась Машенька.

– Твое право, – пожал плечами Борис. – Нехорошо губить жизнь. Я вас всем обеспечу.

– Что? – не поверила своим ушам Машенька. – Что ты сделаешь?

– Я вас всем обеспечу, – медленно повторил Борис, – если тебе нравится эта квартира, можешь остаться здесь, тем более она все равно на тебя оформлена. Я оплачу домработницу и няню, у ребенка будет ежемесячное щедрое содержание. Если вырастет толковый, то признаю и дам свое имя.

– А как же?.. – Голос Машеньки наполнился слезами и чуть не сорвался.

– Что? Свадьба? Я же предупреждал, что не собираюсь жениться, это не для меня.

– Но я думала…

– Поэтому и забеременела?

– Да, то есть нет, нет, это получилось случайно! – слишком горячо принялась возражать Машенька, прижимая руки к животу.

– Твое тело – твое дело, – снова пожал плечами Борис. – Аборт я тебя делать не заставляю. Кстати, а торт что должен был символизировать?

– Тест на беременность, – прошептала Машенька, мысли были занятым совсем другим. Она только что поставила жирный крест на своей карьере и осталась у разбитого корыта. Ни роли, ни мужа, в перспективе только орущий младенец.

– Какая пошлость. – Борис встал и положил накрахмаленную салфетку на стол. – Но ты можешь съесть. Говорят, беременных тянет на сладкое.

Сдерживаясь, чтобы не заорать от злости и раздражения, Борис вышел из столовой, прошел сквозь три двери и оказался в ванной, прилегавшей к его спальне. Туда вход девицам был воспрещен. Это его царство. Выложенное мрачной серой плиткой и оснащенное самой современной хромированной сантехникой. Он повесил пиджак на крючок, за пиджаком последовали брюки и рубашка. Белье Борис, по-армейски аккуратно сложив, положил в бачок. Беспорядка Лобанов-Ростовский не терпел и свои вещи всегда стирал и гладил сам, как его приучили в детстве.

Борис открыл дверь душевой кабинки, вошел, включил воду на полную мощность и, подставляя тело струям воды, уставился на кусок деревяшки, приколоченный к стене и обрамленный в водонепроницаемый прозрачный футляр. Силуэт женщины. Он сам выжег его на дереве в те далекие времена, когда еще звался Борисом Ивановичем Сидоренко и жил вместе с родителями в далеком лесхозе. О детстве среди болот и топей он предпочитал не вспоминать. Имя сменил, как только отец помер. Из всего имущества прихватил только папку с рисунками и эту деревяшку – в пятнадцать лет он сам нарисовал женский силуэт на куске древесины. Так будет выглядеть его жена.

У нее не было лица, только образ. Его Галатея. За последние тридцать лет Борис пытался примерить к этому примитивному силуэту сотни лиц, но ни одно не подходило. Последней попыткой оказалась Машенька. Борис сосредоточенно посмотрел сквозь мощные струи воды на силуэт – нет, она слишком… проста для него. Завтра же он поговорит с Анатолием.

Естественно, Константин все одобрил. Вера решила не откладывать дела в долгий ящик – ей не терпелось поскорее заняться собственным бизнесом. Не только в пику Дарьяне, сама перспектива казалась Вере на редкость увлекательной. Дожив до тридцати трех лет, женщина ничего не сделала сама – все, что она имела, было получено благодаря дару. А сейчас, создавая продукты красоты, она вновь чувствовала себя молодой матерью, которая вынашивает и выпускает в свет дитя.

Все изготовляемые маски Вера опробовала на себе. Три дня использования средства для зрелой кожи – и морщины, полученные в результате спасения маленькой девочки и Владимира, полностью ушли. Лицо Веры снова стало розовым, свежим, похожим на полевой цветок, умытый ночной росой.

Немного поколебавшись, Вера купила в магазине тонировочный бальзам и закрасила седую прядь. Из зеркала снова смотрела юная девушка со взрослыми глазами.

Остальные маски были опробованы между делом, парочку она испытала на Насте, которая благодаря ее заботам продолжала расцветать внешне. Внутреннее же состояние оставалось прежним. Девочку, названную Верой, полностью перевели на смесь и занимался дочерью только Петр. Настя теперь целыми днями сидела у окна. Вера заходила к ним каждый вечер, иногда просила забегать Олю, а еще приглашала соседку к себе, пыталась приобщить ее к выпечке. Настя оживлялась лишь на время, когда вокруг находились посторонние люди, но Вера ясно видела – энтузиазм показной, на самом деле девушке совершенно безразлично то, что происходит вокруг.