Симона Элкелес - Цепная реакция

Он пожимает плечами.

— Мы и так много путешествуем, Никки. Два года назад ты ездила с нами в Бразилию. И в Аргентину, когда я выступал там на конференции. И почти оставила Италию без мороженого, помнишь?

— Но почему не в Мексику?

Отец тяжело вздыхает.

— Потому что, мне кажется, если мы туда поедем, то придется показывать тебе места, где я вырос. А я не хочу оглядываться на прошлое, Никки. Как и твоя мама.

— У многих мексиканских детей в школе родители даже не говорят по-английски.

— У тех, кто с южной стороны, — уточняет папа.

— Да.

— Мы с мамой пытаемся воспитывать вас иначе. Нельзя мыслить в категориях «мы — они», и нельзя оценивать людей по тому, что у них есть и чего у них нет, хотя, боюсь, именно это свойственно жителям южных районов. Мы с мамой долго обсуждали это еще до твоего рождения.

— И получается, что мы не мексиканцы, а белые. Я не ем мексиканскую еду, и среди тех, с кем я общалась в детстве, не было ни одного мексиканца.

— Но мы же не пытаемся притворяться белыми, Никки. Мы ассимилировались. Разве это так ужасно?

— У меня такое чувство, что в процессе поиска для нас «неужасного» вы с мамой забыли научить нас гордиться своим происхождением, своим наследием. Мне нравится быть американкой. Но когда я смотрю на тех, кто живет в южных районах… например, на семью Фуэнтес… я им немножко завидую.

— Чему же там завидовать, милая? У тебя есть все, что нужно, и многое из того, что тебе хочется. Мы живем в воплотившейся американской мечте. А менталитет многих мексиканских семей с южной стороны Фейерфилда я хорошо знаю: пахать как вол, отправлять заработанное родственникам в Мексику и ни на что особо не замахиваться, так как этого все равно не будет. От детей там редко ждут, что они хотя бы поступят в колледж: предполагается, что после окончания школы они должны помогать родителям обеспечивать семью и защищать то, что там называется братством. Мы думаем совсем иначе, Никки.

— Знаю. — Мне хочется поделиться с отцом тем, что донимало меня последние два месяца, с тех пор как я встретила Луиса на яхте у Дерека. — Папа, я бы хотела, чтобы ты рассказал мне о своем детстве. Не сейчас, конечно, а когда вы с мамой будете готовы. Для меня это очень важно. Важно чувствовать себя не только американкой, но и мексиканкой.

— Это как-то связано с тем, что ты столько времени проводишь с Луисом?

— Возможно. Мы разбежались, и я теперь понимаю, что скучаю по его семье, скучаю по людям, которые демонстрируют свое происхождение как какой-то знак чести. Знаю, это глупо, но мне это нравилось. Очень.

А еще я ужасно скучаю по Луису. Так скучаю, что мне становится больно и я плачу в подушку каждую ночь, что миновали со дня его рождения.

— Если ты правда хочешь поехать в Мексику, я поговорю с мамой. На это лето у нас нет планов, раз тебе осенью поступать в университет. — Отец гладит меня по коленке. — Мне кажется, ты правильно все понимаешь. Нам действительно нужно иногда оглядываться назад и осознавать прошлое, чтобы больше ценить будущее.

Он прав. Мне нужно вернуться в свое прошлое, чтобы залечить раны и спокойно смотреть в будущее. И ключ к моему прошлому — Марко.

Выхожу на улицу, чтобы позвонить ему. Когда он не берет трубку, пишу эсэмэс.

Я: Можем поговорить?

Марко: Не можем. Помогаю Луису с посвящением в бандиты.

ЧУИ СТОИТ ПЕРЕДО мной. Он в центре, а вокруг него — около пятнадцати парней. Моего кузена Энрике нет, зато Марко тут как тут. И еще парочка знакомых по школе. Выхватываю среди собравшихся и тех, кто был в банде еще во времена Алекса.

— Вот что мы сейчас сделаем, Луис, — объясняет Чуи. — Мы с mis vatos [68] Мои парни, мои чуваки. отведем тебя в заднюю комнату и будем избивать. Ровно тринадцать секунд. Когда все закончится — ты в банде.

— Мне можно бить в ответ? — спрашиваю я.

— Нет. Если попытаешься сопротивляться, станет еще хуже, — терпеливо разъясняет он. — Боль сломает тебя, но ты родишься заново, уже в «Мексиканской крови». Ты станешь сильнее, жестче и злее. Как настоящий мужчина, ese . Когда мы закончим, ты станешь полноправным членом банды.

— Тогда давайте побыстрее разберемся с этим.

— Ха, ты совсем как Гектор. Сумасшедший ублюдок был таким же нетерпеливым, — хохочет Чуи.

Меня ведут в маленькую комнату без окон. Я замечаю на полу засохшие потеки крови. Наверное, нужно испугаться, но я отчего-то спокоен, как удав. Разглядываю парней, и мое внимание привлекает Марко: он аж светится от радости, как будто мое посвящение поднимает его собственные очки в банде.

Несколько НБ встают позади меня — видимо, чтобы подстраховаться, что я не передумаю в последний момент и не сбегу.

— Готов? — спрашивает Чуи.

Киваю. Клокочущая ярость, что несется сейчас по моим венам, отчаянно требует выхода. Не знаю, сколько мне удастся сдерживаться.

Сото хватает меня за подбородок, его пальцы впиваются в кожу.

— Ты напоминаешь мне Алекса, — говорит он. — Мне понравилось, как он стоял на коленях, когда бросал банду. Какая же приятная месть получится.

Выворачиваюсь из его хватки, и в ту же секунду железный кулак Чуи летит мне в лицо. Должно быть, он кольцо носит, потому что я чувствую, как что-то рассекает мне щеку.

— Один, — говорит Чуи, явно злорадствуя, что первым же ударом смог меня разукрасить.

— Два, — слышу я его крик. Остальные парни смыкаются вокруг меня. Быстро прикрываю лицо руками, осознавая, как с каждым ударом становится все труднее выдерживать натиск. Тело болит и просится свернуться калачиком на полу.

— Три.

Удар, попавший в бок, наверное, должен был заставить меня заорать, но я молчу. Я вынесу все что угодно, даже это. Мне хочется пустить в ход кулаки, но слова Чуи эхом звучат в голове: «Если попытаешься сопротивляться, станет еще хуже».

— Четыре.

Я на долю секунды сдвигаю руки, и Марко пользуется этим — заряжает мне в челюсть. Чувствую во рту вкус крови, но толком даже не обращаю на него внимания — все силы уходят на то, чтобы не упасть. Я жду заветной цифры — тринадцать. Когда я ее услышу, все закончится.

— Пять.

Кто-то с силой пинает меня сзади по ноге, и я не удерживаю равновесия, валюсь на пол. Встаю, опираясь на руки и колени, пытаюсь подняться дальше, но не могу. Чувствую, как меня со всей дури ударяют в живот.

— Шесть.

Наконец удается встать на ноги. Удары, что сыплются сейчас на меня, утихомиривают бушующий во мне огонь. Я выдержу. Я справлюсь. С чем угодно справлюсь.

— Семь.

Снова закрываю голову руками, хоть и не уверен, что это принесет результат. Кто-то лупит меня в спину, я морщусь. Быстро теряю энергию, слишком быстро.

— Восемь.

Заблокируй боль, Луис. Отключись от нее и думай о чем-нибудь другом.