Сара Оклер - Снова любить…

– Пошли, – зовет дядя Ред. – Готовы?

Я улыбаюсь. Еще как!

Не успев оглянуться, я оказываюсь на своем месте в самолете, у иллюминатора, в четырнадцатом ряду рядом с Фрэнки. Я внимательно слушаю инструктаж, изучаю памятку пассажиру, предусмотрительно размещенную в кармане сидения. Все вокруг кажется таким непривычным: туалеты, которыми можно пользоваться на высоте больше девяти тысяч километров, бесплатные закуски и даже стюарды. Я смотрю по сторонам во все глаза, восторженно улыбаясь, и, наверное, кажусь окружающим Маугли, воспитанным волками и попавшим на борт самолета прямиком из джунглей.

Тянусь за дневником, чтобы описать все происходящее, но вдруг с ужасом понимаю, что не могу его найти.

– О нет! – Мой пульс резко учащается.

– Анна, что случилось? – спрашивает Фрэнки. – Волнуешься?

– Я оставила дневник на стойке. Доставала билет и забыла его там!

– Уверена? – Фрэнки наспех обшаривает мою сумку.

– Да! Помню, как положила его на стойку, чтобы вытащить билет. – Я готова разрыдаться.

– Не переживай, мы еще не взлетели. – Фрэнки нажимает на кнопку вызова. – Сейчас тебе его принесут.

– Фрэнки, я не могу потерять этот дневник! – Я начинаю задыхаться, а сидящие поблизости пассажиры наблюдают за происходящим с легким любопытством. У меня же истерика. Им что, все равно?

– С вами все хорошо? – уточняет энергичная стюардесса в синей форме. Судя по бейджу, ее зовут Дарси.

– Кто-нибудь может принести фиолетовый ежедневник? – спрашивает Фрэнки. – Моя подруга забыла его на стойке, когда мы стояли в очереди на посадку.

– Постараюсь помочь, – с дежурной улыбкой отвечает Дарси.

– Анна, все будет хорошо. Дыши. – Фрэнки поглаживает меня по руке.

Спустя несколько минут (хотя мне кажется, что прошло уже три дня) Дарси возвращается с дневником в руках.

– Этот? – спрашивает она. – Какой-то пассажир передал его Мэг.

– Да! – Я тянусь через подругу и пассажира, сидящего у прохода, и едва не вырываю дневник из рук стюардессы с аккуратным маникюром. – Спасибо вам! – благодарю я и пролистываю страницы, чтобы проверить, нет ли среди них вырванных, съеденных, залитых чем-нибудь или просто испорченных. Ведь даже за такую непродолжительную разлуку с моим сокровищем могло случиться что-нибудь ужасное.

– Полегчало? – уточняет Фрэнки.

– Да. Ты не представляешь насколько.

– Вообще-то, представляю. Если бы я потеряла хоть один диск с фильмом из своей коллекции, разволновалась бы не меньше. – Она улыбается и, вставив наушники, включает двойной концертный альбом Helicopter Pilot, который мы загрузили в iPod вчера.

Я поворачиваюсь к иллюминатору. Дневник так и лежит на коленях. Больше я его ни за что не выпущу из виду.

Посреди полета я вдруг отрываюсь от созерцания видов и понимаю, что за все это время не испытала ни одного из описанных папой симптомов. Меня не тошнит, руки и ноги не потеют, сердце не стучит как бешеное, да и костяшки не белеют. Я веду себя, как совершенно нормальный человек. Конечно, за исключением того происшествия с дневником. Но это была случайность, и все, к счастью, быстро разрешилось. Подо мной желто-зеленым лоскутным одеялом проплывают пейзажи Центральной Америки: реки, озера и горы, мелкие, словно зубья расчески.

– Анна, смотри, это же Золотые Ворота! – Фрэнки тянется через меня к иллюминатору и показывает на огромный оранжевый мост. А дальше простирается Тихий океан, весь в белых гребнях волн и усыпанный разноцветными треугольниками яхт.

Я в восторге от полета и от великолепных видов. Пожалуй, если бы прямо сейчас мы развернулись и отправились домой, я вспоминала бы это как лучшие каникулы в своей жизни.

Мы сходим по трапу почти в час дня. В Калифорнии, правда, всего десять утра. Мы забираем багаж, садимся в машину, взятую напрокат, и едем в сторону Тихоокеанского прибрежного шоссе. Всего через пару часов мы доберемся до Занзибар-Бэй, и начнутся наши лучшие летние каникулы на свете.

Фрэнки снова уступает мне место с лучшим обзором. Я открываю окно и смотрю на ярко-голубой в зеленых бликах океан, уходящий в бесконечность. В машине царит странная атмосфера. Нечто среднее между радостным волнением и печалью. Перино то рассказывают о любимых местах, смеясь над моим преувеличенным восхищением, то молчат, вспоминая о том, что еще недавно здесь с ними был Мэтт.

Пожалуй, эта поездка – пейзажи, проносящиеся вдоль скоростного шоссе, и бесконечные воспоминания – самое тяжелое испытание со дня его похорон. А ведь я весь этот год была рядом: сидела на сеансах с социальным педагогом, наблюдала истерики Фрэнки в гостиной, приходила на праздники и ужинала в молчании под аккомпанемент стучащих о тарелки вилок.

«Анна, тебе придется быть сильной».

– Может, остановимся и осмотримся? – предлагает дядя Ред спустя час и перестраивается в крайний ряд, из которого можно съехать к обзорной площадке.

Сегодня мы единственные посетители. Наша машина одиноко стоит на крошечной парковке среди песка и скал, неподалеку от стола для пикников.

Тетя Джейн достает из сумки-холодильника купленные в аэропорту пончики и коробки с соком. Мы с Фрэнки подходим к самому краю скалы, прислоняемся к деревянным перилам и бросаем вниз камешки, которые раскалываются о валуны внизу и исчезают в глубинах океана. На табличке сзади написано, что эти доломитовые образования в основании скалы защищают породу от эрозии. Если бы не они, вся эта каменная громада еще много тысячелетий назад обрушилась бы в воду и мы не смогли бы насладиться великолепным видом.

Я смотрю вниз, вцепившись в перила. От бесконечных волн кружится голова, приходится даже зажмуриться и досчитать до десяти и обратно. Я глубоко вдыхаю соленый запах океана, уже впитавшийся в кожу, и вспоминаю ощущения, которые столько раз описывал в открытках Мэтт.

Анна, впервые приехав к океану, ты не сможешь разглядеть его целиком, но обязательно почувствуешь. А если повезет, эти эмоции не поблекнут со временем. Однажды ты поймешь.

– Девочки, – голос тети Джейн доносится от столика для пикников, – осторожнее, не упадите! Перекусите с нами. Впереди целых три недели, еще налюбуетесь.

Я открываю глаза и мягко тяну Фрэнки за руку:

– Пошли.

– Стой. Анна, слышишь? Прислушайся.

– Что это?

Звук, на который она обратила внимание, напоминает лай.

– Смотри, это тюлени. – Она указывает вниз. Там, совсем недалеко от нас, на берегу, резвятся в песке не меньше десятка странных животных с коричневой шкурой. Они забавно извиваются и гавкают, совсем как водяные собаки.

– Ого! – выдыхаю я. – Кажется, я изменила свое мнение.

– Анна, что самое крутое из того, что ты видела в жизни? – спросил меня Мэтт спустя неделю после дня рождения. Мы лежали на заднем дворе, смотрели в небо и считали падающие звезды (их оказалось целых три). Это было глубокой ночью, и все, кроме не угомонных сверчков, уже легли спать. Я ответила, что самым ярким воспоминанием стал сильный шторм с грозой, случившийся, когда мне было десять. Где-то вдалеке бушевала непогода, дождь заливал палубы кораблей, барабанил по парусам, а молнии снова и снова рассекали темное серо-синее небо.