Морган Мэтсон - Лето второго шанса

– Работаю, – в уголках его губ заиграла усмешка. Стало ясно, что моя попытка превратить нелепый вопрос в утверждение тоже провалилась. – Это булочная-пекарня моего отца.

– А… – я не в силах была скрыть удивление. Папа Генри, как и мой, в деловом костюме, с портфелем в руках, в пятницу вечером выходил из автобуса вместе с остальными отцами. Я обвела взглядом магазин, пытаясь понять смысл услышанного, но не смогла. – Разве, – продолжила я после недолгого молчания, – он раньше не в банковской сфере работал?

– Раньше – да, – резко ответил Генри. Мне показалось, что он не хочет развивать эту тему, и я тут же пожалела, что спросила. Мистер Кроссби, вероятно, потерял работу, и Генри не было нужды мне это объяснять. – Он говорит, что принцип здесь тот же, – добавил Генри чуть мягче. – Там стоимость активов, здесь – тесто, но и здесь, и там надо, чтобы они поднимались. – Услышав такой каламбур, я охнула, ведь шутка была вполне в духе моего отца, и Генри слегка улыбнулся.

Наступило молчание. Он засунул руки в карманы и прочистил горло.

– Так что вам угодно? – отстраненно спросил он, снова входя в роль продавца.

– Так, – быстро проговорила я, сообразив, что покупатель, находясь в магазине, должен знать, чего хочет, и подобный вопрос не должен застать его врасплох. – Хм… – Я заметила поднос с небольшими кексами, покрытыми разноцветной глазурью пастельных цветов, но сразу от них отвернулась, поскольку они напомнили о последнем моем дне рождения, о праздновании на скорую руку, о диагнозе отца. Поискав еще, я ткнула пальцем в первое попавшееся лакомство в витрине. – Дюжину вот этих. – Потом рассмотрела и поняла, что указала на овсяное печенье с изюмом. Я ненавижу овсянку во всех видах, особенно когда ее пытаются представить в виде десерта. Джелси не любит изюм, так же как и все остальные в нашей семье. Получалось, я выбрала то, что никто из домашних, скорее всего, есть не станет.

– В самом деле? – Генри произнес это скорее не как вопрос и удивленно поднял брови. – Овсяное?

Я молча смотрела на него. Он не мог помнить, что пять лет назад я терпеть не могла овсянку. Это невозможно.

– Ага, – медленно проговорила я, – овсяное. А что?

– Да нет, ничего, – сказал он, достал с полки позади прилавка еще одну зеленую коробку и стал перекладывать в нее по два овсяных печенья сразу. – Просто думал, что ты его не любишь.

– Не могу поверить, что ты это помнишь, – сказала я, наблюдая, как коробка постепенно заполняется самым невкусным печеньем в мире.

– Отец зовет меня слоном. – Я посмотрела на него, не зная, как на это реагировать, но он объяснил. – Говорят, они очень долго все помнят. – Генри наклонился, чтобы достать с подноса два последних печенья. – Я действительно мало что забываю, – спокойно добавил он.

Я уже собиралась кивнуть, когда до меня дошло, что сказанное имеет второй смысл. Генри не забыл, какое печенье я не любила пять лет назад, но это также означало – он помнит, что я сделала.

Генри переложил печенье в коробку, выпрямился и посмотрел на меня.

– Тут одиннадцать, больше нет. Можно добавить еще одно шоколадное?

– Да! – ответила я, вероятно, с чрезмерной готовностью.

Мне показалось, что, наклоняясь, Генри улыбнулся. Он переложил одинокое шоколадное печенье в коробку, закрыл крышку, придвинул по прилавку ко мне, пробил чек, а когда давал сдачу, я заметила, что он держит купюры за самые края и кладет монеты мне в ладонь так, будто хочет избежать случайного прикосновения.

– Ладно, – сказала я, поняв, что не остается ничего другого, как только забрать коробку и уйти, – спасибо.

– На здоровье, – пожелал он. Тут его взгляд остановился на моем плече, и Генри слегка нахмурился. – Что у тебя с рубашкой? – спросил он, и я поняла, что он смотрит на одну из моих новых футболок, которая выглядывала из холщовой сумки.

– Ой… – Я запихнула ее поглубже. – Только что нашла работу. В баре-закусочной на пляже.

– Правда? – удивленно спросил он. На этот раз это был, несомненно, вопрос.

– Да, – сказала я с решимостью отстаивать правильность своего поступка, а про себя подумала: он не знает, что это моя первая работа и на ней мне придется заниматься неквалифицированным трудом. – А что?

Генри набрал воздуха, собираясь ответить, но в это время дверь открылась, и в магазин вошли две женщины примерно маминого возраста, обе одетые во что-то наподобие восточных халатов с поясом и в сандалиях.

– Ничего. – Генри покачал головой, – Неважно.

Женщины встали за мной, разглядывая пирожные в витрине, и я поняла, что пора уходить.

– Пока, – сказала я, забирая зеленую коробку.

– Держись подальше от леса, – ответил он с ироничной улыбкой.

Мы встретились взглядами, и я подумала: это ли не возможность извиниться за то, что я сделала? Вряд ли мы снова станем друзьями, но мы же соседи и мои извинения могли бы разрядить ситуацию, по крайней мере, позволили бы мне снова появляться на пристани.

– Что-нибудь еще? – спросил Генри вполне доброжелательно. Я чувствовала на себе взгляды женщин, ожидавших моего ответа. Но я пять лет назад струсила – от этого-то, кажется, вся каша и заварилась – и по-прежнему оставалась трусихой.

– Нет, – ответила я и отошла, позволив женщинам купить пирожные к кофе. – Больше ничего, – я повернулась и вышла из магазинной прохлады в послеполуденное пекло.

Отец ждал меня, прислонившись к «ленд крузеру». У его ног стоял бумажный пакет с рекламой «Хенсонз Продьюс», а в руке он держал пластиковую коробочку с палочками лакрицы. Такие коробочки лежали в магазине возле кассы, и всякий раз, когда отцу поручали что-то купить – или когда он мог перехватить в «Хенсонз Продьюс» возле кассы кого-то из нас, – он брал лакрицу, и обязательно черную. Уоррен сказал, что красная лакрица вовсе не настоящая, изготавливается не из солодки, и с тех пор черную лакрицу отец полюбил еще сильней.

– Эй, малыш, – улыбаясь, сказал отец, когда я подошла, – что нового? – Он посмотрел на зеленую коробку из булочной, и его улыбка стала еще шире. – Что это?

Я вздохнула и открыла коробку.

– Овсяное печенье, – мрачно сказала я.

– О, – отец заглянул в коробку. – Зачем же овсяное?

– Долгая история, – сказала я, не желая признавать, что купила его, разволновавшись из-за встречи с бывшим другом. – Есть новость: я нашла себе работу. Начинаю завтра в закусочной на пляже.

Отец искренне и радостно улыбнулся.

– Отлично, малыш, – сказал он. – Первая твоя работа. Это важная веха. Помню… – он умолк и закрыл глаза от боли.

– Пап, – испуганно сказала я, подходя ближе. – Папа!

Его лицо снова исказилось, он схватился за спину, сумка упала, лакричные палочки рассыпались по земле.