Инга Максимовская - Грешница по контракту

- Да, пахнет по — другому. Волей потянуло — хмыкнул Лева, и глазами показал Червю на огромного вертухая, расслабленно двигающегося впереди. В руке шныря блеснула струна.

— Тебе до воли еще, как до Киева на карачках — хмыкнул Хряк, поворачиваясь в сторону блатного.

— Я масть держал, когда ты «егорка» еще под стол пешком ползал, гнида — прошипел Лева.

Молодой солдатик вздернул оружие, и замер в нерешительности.

«Не повезло, пацану» — без сожаления подумал мужчина.

Хряк замахнулся огромным кулаком, в глазах мелькнуло звериное безумие, как у волка, почувствовавшего кровь. Блатной не сдвинулся с места.

— Давай — сплюнул себе под ноги старый вор. Хряк обрушил кулак, в то место, где только что стоял уголовник, но Лева ловко ушел от удара. — Ну, чухан, давай проревел бугор. Мужчина упал на землю, прямо под ноги солдатику, успев заметить, как червь накинул струну на горло Хряка. Автоматная очередь ушла в небо. Молодой, падая нажал на курок. — Сука — выдохнул Лева, и вырвал из рук, безвольно обмякшего мальчишки, глядящего на него полными ужаса глазами, оружие.

— Не убивайте меня, прошу — вякнул он, из испуганных глаз мальца заструились слезы — пожалуйста, отпустите. Меня мама ждет.

— Конечно родной, конечно — оскалил щербатые зубы в зверином оскале вор — Вот, он сейчас тебя и отпустит. Давай, чушок, отпусти парнишку.

Автомат перекочевал в его руки.

— О чем ты все думаешь — Зинка садится напротив, глядя на него маленькими поросячьими глазенками. Он думал, что ад закончился, тогда, много лет назад. А оказалось, что его муки только начались.

Она приняла его, едва только увидев на пороге своей захламленной квартирки, грязного и измученного, не задав ни одного вопроса. Просто молча отодвинулась в сторону, впуская в свои пенаты. А теперь он должен ей быть благодарен. По крайней мере, до поры до времени. До тех пор, пока не завершит свою миссию.

— Иди, спи, я скоро — выдохнул мужчина, наливая в грязный стакан очередную порцию водки.

— И мне налей — он чувствует жар, исходящий от крупного, пахнущего потом тела, и чувствует горькую тошноту, поднимающуюся к горлу. — Слушай, ты если что задумал, выкинь из головы. Знаешь ведь, что терпеть не буду. С потрохами сдам. Мне проблемы не нужны.

— Усохни — ухмыльнулся он — мне резона нет светиться. Не ссы, маруха.

Зина вздохнула, и прижалась к нему теплым боком. Ей было страшно. Она чувствовала всем своим нутром, что, что- то происходит. Но соскочить уже не могла. Слишком сильно увязла в этой своей дурацкой любви, к зверю в человеческом обличье. Ее не испугало даже то, что он убийца, когда получила его первое письмо, полное щемящего одиночества и желания любви. Просто поехала на зону, и поняла, что пропала, увидев сидящего перед ней мужчину с бегающими, измученными глазами.

— Ладно, на работу мне завтра — она мазнула его ладонью по не бритой щеке. — Ты не нажирайся особо. У нас завтра товар привезут, разгрузить поможешь.

Он только кивнул, провожая взглядом ее крупную фигуру.

Дэн.

— Горячая штучка, твоя проститутка, здорово тебя уделала, — Давид с интересом смотрит на меня, прикуривая сигарету. Я морщусь, не терплю запаха табака, с самого детства. — Ну и как она? Стоит тех денег, что ты ей платишь?

— Не думаю, что тебе это нужно знать — братец меня раздражает. А еще бесит пренебрежительный тон, которым он говорит о Екатерине. Интересно почему, меня это так трогает. Мы сидим в кабинете отца, ожидая, когда он соизволит нас почтить своим присутствием.

— Да нет, просто интересно, до каких пор ты будешь продолжать этот цирк.

— Пока не надоест, — в тон ему отвечаю я. — Ты не знаешь, что еще задумал наш любимый папуля? У меня, честно говоря, нет времени на его очередные загоны.

— Конечно. Ведь тебя ждет развратная шлюха. Где тебе подумать о семье — кривляется брат, и мне очень хочется смазать по его самодовольной физиономии. Интересно, как из милых младенцев, вырастают такие ублюдки? С трудом беру себя в руки.

— Нет, брат, я же не животное. Просто хотел проверить, что творится в принадлежащих Мне ночных клубах — с лица Давида сползает улыбка, когда я говорю о принадлежащих мне увеселительных заведениях, которые отец поручил моим заботам, проигнорировав при этом интересы младшего, легкомысленного сына. И не прогадал, я поднял умирающий бизнес, буквально со дна.

— Ты всегда был отцовым любимчиком, — шипит брат, не замечая открывающейся двери.

Отец заходит в кабинет стремительным шагом, но я все равно отмечаю, насколько болезненный вид у всегда подтянутого, и сильного родителя.

— Опять ссоритесь? — укоризненно спрашивает он. — На этот раз, что не поделили?

— Все хорошо, отец — Давид внешне абсолютно спокоен — ты же знаешь, мы всегда так общаемся. Мой старший брат, как всегда умнее всех.

— Денис, — игнорируя его, обращается ко мне мой отец, через неделю собрание совета директоров. Я хочу, что бы ты присутствовал. Отказы не принимаются.

— Папа, ты знаешь, что мне это не интересно — морщусь, понимая, что спорить бесполезно.

— Мне плевать на твои интересы — спокойно отвечает он.

— Хорошо, — согласно киваю — только Катю отвезу домой.

— Девчонка останется, — тон у отца ледяной, интересно, что он еще придумал — И да, я хочу ее видеть на всех наших встречах. Включая подписание завещания. Я ясно излагаю?

— Да, папа — я не могу с ним спорить, когда он говорит со мной таким тоном. Давно забытое чувство лютого ужаса, просыпается во мне. «Приказы не обсуждаются» — говорил тот, другой, прежде чем начинал меня воспитывать. Тело отдается сверхъестественной болью. Отец с испугом смотрит на меня, когда я закрываю голову руками. Такого со мной не случалось давно.

— Прости, сын — отец приближается ко мне, и приобняв за плечи, крепко прижимает к груди — Прости меня.

Я чувствую, как рушится стена, которую я долгие годы выстраивал, скрывая лютый ужас за маской показного равнодушия и злости. Но вновь, как и всегда беру себя в руки.

— Я выполню все твои приказы — говорю, отстраняясь от человека, давшего мне в этой жизни все. Чувствую взгляд отца, когда почти бегом, покидаю его кабинет, и сшибаю с ног Катю, стоящую у двери. Она отлетает к стене, и я машинально подставляю руки, не давая ей упасть.

— Что ты здесь делаешь? — рычу, придя в бешенство от того, что она видит меня в минуту слабости. Она смотрит прямо мне в глаза, и молча притягивает к себе, накрывая мои губы своими. Чувствую, как ледяная рука ужаса отпускает сердце.

Кэт

— Какого черта ты здесь забыла? — зарычал Дэн, отшатнувшись от меня, как от чумы.

Губы, все еще хранят вкус поцелуя, и я, машинально, облизываю их.