Инга Максимовская - Грешница по контракту

— Обмочился, что же ты Андрюшенька, неужели я такая страшная? — леденящий сердце смех, впился раскаленной иглой в его больной мозг, и убийца закричал, дико, нечеловечески. Прогоняя ужасный морок. Катя молчит. Смотрит на него, как на безумца. В глазах ее нет страха. Жалость.

— Ты должна меня бояться! Должна, должна! — заорал зверь, опускаясь на пол.

— Да, пошел ты — рассмеялась пленница.

Нет, он все же убьет ее. Ведь, она видела его слабость. Андрей пошатываясь вышел на улицу, и вдохнул ледяной воздух. В голове прояснилось. Он зачерпнул в пригорошню грязный снег, и с жадностью начал его есть. Почему то именно сейчас ему этого захотелось. Что — то непонятное поселилось внутри. Требующее, ждущее, разрушающее. Убийца так и не понял, что это нечто обыкновенное безумие, проросшее своими щупальцами в его воспаленный мозг.

Дэн

— Дэн, твою мать, где ты?! — орет телефон, голосом генерала Симонова. — Скажи, что ты не дурак, и не суешь свою голову в пасть зверя. Умоляю.

— Жаль, что я разочарую вас — усмехаюсь я, не сводя глаз с дороги, — Я именно этим сейчас и занимаюсь. Не мешайте. Я найду и убью урода.

— Щенок, — генерал взбешен, но в голосе слышу нотки понимания. — Я думал ты умный. Сейчас же останавливайся, и жди моих бойцов.

— Нет, — выплевываю в трубку, нажимаю на сброс, отключаю телефон и извлекаю сим карту, которая тут же отправляется в открытое окно. Еще немного, и я на месте. Сердце подскакивает к горлу. Только бы успеть. До пола вдавливаю педаль газа. Еще совсем чуть-чуть, и все закончится. Огромный автомобиль отца, шурша шинами, останавливается возле небольшой зоны отдыха, оборудованной хлипким столиком, и такими же скамьями. Я выхожу из машины, и достав из багажника большой, походный рюкзак, закидываю его за спину. Лес спит, наполненный ледяной, звенящей тишиной.

Нужно бы дождаться утра, но я знаю, что не смогу вытерпеть целую ночь в бездействии, потому твердо ступаю по заледеневшей почве, стараясь производить как можно меньше шума. До места далеко. Я нашел карту в бумагах отца, которые он хранил в своем сейфе, вместе с отпиской о смерти животного — моего биологического родителя. От воспоминаний об отце, внутри все переворачивается. Я даже не похороню его, не увижу, как его тело погребут в стылую землю. Но, зато, для меня он навсегда останется живым.

Спи малютка мой прекрасный

Баю-баюшки баю

Спи, покойся, за тобою, я без устали смотрю

Сам Господь с высот небесных в колыбель глядит твою

Спи мой ангел, спи прелестный

Баю — баюшки-баю.

Колыбельная звучит в моем мозгу. Ее пела моя мать, защищая меня от садиста, а потом пела моя Катя, качая меня в объятиях. Детская песня стучит, бьется в голове, прогоняя сверхъестественный страх, который я предательски впустил в свое сердце. Да, мне страшно, до одури, я его боюсь. С детства боюсь зверя. Говорят, ребенок не помнит ничего до определенного возраста. Я помню себя. Помню все. Каждую минуту, прожитую мною в аду. Каждую секунду, проведенную возле мертвого тела матери.

Рука сжимает рукоять пистолета. Прибавляю шаг, почти бегу, сбиваясь с дыхания, лишь бы скорее покончить с человеком, сломавшим мою жизнь. Страх уходит, сменяясь лютой, неудержимой ненавистью и яростью. У меня есть теперь, для кого быть сильным.

Только к утру, выхожу к небольшой поляне. Он там. Знаю. Делаю шаг, и чувствую как что-то, касается ноги, чуть ниже колена. Растяжка. Ловушек наставил, мразь. Еле заметная, тонкая струна, соединенная с чекой гранаты, прикрепленной к дереву.

Делаю шаг назад, и морщусь. Тихий хруст валежника под ногами, разрывает тишину, как выстрел. Не стоит обнаруживать себя раньше времени. Рот наполняется горечью. Достаю фляжку, чтобы ополоснуть пересохший рот. Затаился сука. Я больше чем уверен, что зверь уже знает, что я тут и теперь просто наблюдает. Играет со мной. Физически ощущаю взгляд, полный ненависти. Скинув рюкзак, переступаю через растяжку, и делаю шаг вперед. Скрываться больше нет смысла.

— Ну, здравствуй, гость дорогой, — слышу насмешливый голос. Зверь появляется передо мной, словно из-под земли. От неожиданности вздрагиваю. И отступаю на шаг назад, прямо в кучу сушняка, наваленного тут же. Слышу легкий щелчок, а потом лязг капкана, смыкающего на моей щиколотке, свои смертоносные зубья. Резкая, ослепляющая боль пронзает ногу, заставляя орать от боли. Он смеется, закинув голову к тяжелому, нависшему над верхушками вековых деревьев небу. Это смех безумца.

— Дурень ты, сынок, — улыбаясь, говорит он. Чувствую легкий укол в предплечье. Боль отходит на задний план, сменяясь полным безволием и апатией. Неужели я проиграл? Так быстро, и позорно. От этой мысли хочется выть. Будто со стороны наблюдаю, как роется тварь в моем рюкзаке. Безвольными руками пытаюсь разжать капкан, сдирая до крови руки.

— Ох, горе. Давай помогу, — он идет в мою сторону, странной, танцующей походкой, неся в руке сучковатую дубину, которую вставляет между створками капкана, используя ее, как рычаг. — Негоже, если ты откинешься так рано, у меня столько развлечений для тебя припасено, сынок, — деловито говорит он, отпихивая ногой поддавшуюся ему ловушку.

— Где Катя? — хриплю, борясь со слабостью.

— С нашей девочкой все хорошо. Скоро свидитесь, мой мальчик. Она должна увидеть, как я буду кромсать тебя на куски. Мой внук станет таким же, как я. Пусть посмотрит ее глазами, как нужно становиться богом. Я так решил.

— Ты больное животное, — хриплю я, проваливаясь в беспамятство.

Надо же. Он так ждал, целую ночь работал не покладая рук, расставляя ловушки. А ублюдок даже не оценил его стараний.

Убийца улыбнулся, рассматривая сына, пристегнутого к стулу. Грудь Дэна мерно вздымалась, стянутая широкими ремнями.

— Ну, как тебе твой герой? — спросил он Катю, глядящую на любимого полными боли и ужаса глазами. — Ноге конец, конечно — рассуждал он, глядя на разорванную ступню, с торчащей из кожи, белой костью. — Но, в принципе, зачем ноги покойнику? Да ведь, куколка?

— Я убью тебя, — выплюнула девка. Зверь отшатнулся. Червячок страха шевельнулся в груди. Он подошел к столу, на котором хранил шприцы с лекарством и едва не взвыл от разочарования. Занимаясь ловушками, убийца совсем забыл пополнить запасы препарата.

— Я скоро вернусь — пообещал маньяк, проверяя путы, стягивающие руки и ноги пленницы. За Дэна он не волновался. Ему он ввел двойную дозу, значит, очнется нескоро. — Не скучайте, голубки — хохотнул он, и вышел на мороз, доставая из наплечной сумки, огромный амбарный замок. После побега девки, убийца решил быть более осмотрительным. Ничего, к вечеру он вернется, и начнет развлекаться. А пока, пусть попрощаются. Он не зверь. Он бог, вершащий судьбы людей.