Анна Берсенева - Кристалл Авроры

– Да, – кивнула Нэла.

Объяснить подробнее было бы сложно, да и ни к чему.

– Одеты легко, – заметил он. – А в Сибирь ведь летели.

Экологичная итальянская шубка из серебристого искусственного меха не подходила к здешнему климату совершенно. Нэла промерзла до костей, пока бежала до такси, и даже при включенной печке не сразу отогрелась в машине.

– Неожиданно пришлось лететь, – ответила она. – Да у меня и нет одежды для Сибири.

– Родные что-нибудь найдут, – успокоил он. – У нас люди другие, чем в России, в беде не оставят.

Показалось удивительным, что он считает Сибирь отдельной от России, но от московских здешние обыкновения отличались точно. Это Нэла заметила сразу же, как только сошла с трапа. Ветер чуть не сбил ее с ног, и мужчина, спустившийся вслед за ней на летное поле, не говоря ни слова подставил ей согнутую руку, за которую она тут же ухватилась, и довел до здания аэропорта, взяв при этом у нее и сумку, совсем даже не тяжелую.

До Нефтеюганска водитель успел еще сообщить, что, когда работал на буровой, любил смотреть на тайгу с площадки, где закрепляют трубы для спуска в скважину, потому что оттуда величие Земли чувствуешь, что Нефтеюганск тогда можно было за час обойти, и такой он был неприглядный, будто босой, улицы как песчаный поток, дюны да барханы, а сейчас совсем другое дело…

– Все-таки мы не зря прожили, – сказал Евгений Павлович, уже остановив машину. – Себе доказали, что все можем, и нефть добыли для страны. Ну, счастливо вам. Родственникам здоровья, – добавил он, кивая на больничный корпус.

– Очень хорошо, что вы приехали, – сказала врач, выйдя к Нэле из ординаторской. Смотрела она на нее, впрочем, сурово. – У нас здесь пациенты, конечно, не заброшены, но все-таки, когда пожилой человек в таком положении, родственное внимание необходимо.

Вряд ли ей стоило выслушивать наставления, но раз приехала, деваться некуда. Могла бы и не приезжать, конечно. Или не могла бы?

Из Сургута, как только приземлился самолет, Нэла в очередной раз позвонила Антону по всем известным ей телефонам и в очередной раз выслушала, что все они выключены. Сообщения, отправленные в его мессенджеры, не были прочитаны, в этом она тоже убедилась по приземлении.

– Как Валентина Петровна себя чувствует? – спросила Нэла.

– Удовлетворительно. Инфаркт обширный, можно было ожидать худшего.

– Может быть, ее надо прооперировать? – спросила Нэла. – При инфаркте оперируют, я слышала.

– Где вы слышали?

– В Германии.

– В Германии, может быть, и оперируют. А у нас человека ее возраста оперировать никто не будет.

– Вы этим как будто гордитесь.

Врач окинула Нэлу неприязненным взглядом и, не ответив, открыла дверь реанимации.

– Вы бы ей лучше сиделку наняли, – все-таки сказала она, пропуская Нэлу перед собой.

– Найму, – кивнула она. – Можно сегодня?

– Сегодня вечером Новый год. Но вообще это вопрос финансовый.

– Элина Георгиевна, – сказала Нэла, глянув на ее бейдж, – я буду очень вам признательна, если вы кого-то порекомендуете.

Заискивать перед врачом она не хотела, но и для высокомерия не видела никаких причин.

– Поищем. – Эльвина Георгиевна посмотрела на нее несколько мягче. – Людям работа нужна.

Реанимационная палата была большая – врач указала Нэле в дальний ее угол и ушла, сказав, что сообщит, если найдет сиделку.

Прошло так много лет с тех пор, как Нэла первый и единственный раз видела Антонову маму, что она не надеялась ее узнать. И не узнала бы, конечно, если бы не робкое выражение ее лица и не абсолютная ясность взгляда. Это не изменилось совершенно, и не узнать этого было невозможно.

– Неличка… – проговорила та и попыталась привстать.

– Валентина Петровна, лежите, что вы! – испуганно воскликнула Нэла. – Я сама подойду.

– Зачем же ты приехала?.. – пролепетала она. – Я же не для того… У Антоши телефоны не отвечали, я и сказала доктору, чтобы тебе набрала. Но я же только узнать, где он! У меня телефон твой сохранился, а он ведь говорил, что вроде снова вы сошлись, я и подумала, вдруг ты знаешь…

– Он в командировке. – Нэла села на стул рядом с кроватью. – Скоро вернется.

Позвонившая ей врач, вот эта самая Элина Георгиевна, не сказала, что связывается с ней в справочных целях, а сообщила, что положение очень серьезное и приехать надо немедленно. Нэла понятия не имела, как живет ее бывшая свекровь – спросила однажды Антона, почему не перевез маму в Москву, он ответил, что скоро перевезет, и, заметив, что ему не очень приятен этот разговор, Нэла не стала расспрашивать подробнее.

– Ругать меня будет, как из командировки вернется, – виновато улыбнулась старушка.

Да, теперь она выглядела именно старушкой; только цвет синих, как у Антона, глаз остался прежним.

– За что ругать?

Нэла улыбнулась тоже – трогательна была эта робость перед взрослым сыном.

– Да как же? Он мне все время – переезжай, мама, ко мне. А я вот как…

– Что же не переехали?

– Так ведь вся жизнь здесь, – вздохнула та. – Мужнина могилка, и Костика, старшего моего. Куда мне от них? Я как узнала, что с сердцем неладно, так и подумала: ну и слава богу, смерть быстрая будет, не то что люди от рака подолгу всех мучают.

– Вы Антону сказали про сердце? – поинтересовалась Нэла.

– Что ты! – испугалась Валентина Петровна. – Зачем бы я стала ему говорить? Он бы меня тотчас в охапку. Прошлый раз, как приезжал, грозился, что веревками свяжет и увезет. А мне как отсюда?

Это было крепко, как броня, и Нэла не понимала, уважения оно достойно или досады.

– Я ведь с самого начала здесь, – сказала старушка. – Город на моих глазах вырос, на руках моих, можно сказать. А то теперь говорят, не надо, мол, было город здесь строить, болота, климат негодный, вахтовиков надо было присылать… Может, правильно говорят, а только нельзя так с людьми. Мы трудностей не боялись. Я оператором котельной работала на буровой, смена с утра до утра – знаете, как гордилась? Это теперь подача в котлы автоматическая, а тогда все вручную приходилось. Сливать воду ночью из котельной выйдешь – стоишь, ждешь. Луна светит, звезды, тайга, красота невозможная, а ты одна, и то ли волк на тебя выйдет, то ли медведь. Сердце надо храброе иметь, нервы крепкие. Я хоть робкого десятка, а говорю себе: не бойся, Валя, от тебя зависит, пробурят скважину или нет – пар же для этого нужен. А когда пробурят и нефть пойдет, буровики мне ее в стакане приносят – выпей за удачу. Я и посмеюсь, и умоюсь ею…

Количество монологов «про жизнь», которые Нэле пришлось выслушать на разных языках, не поддавалось подсчету. Но такого она не слышала никогда. Непонятно, что завораживало больше, бесхитростные интонации или запредельная, не имеющая рационального объяснения правота человека, знающего, что он сделал нечто значительное.