Анна Берсенева - Кристалл Авроры

– Вы не устали? – все-таки спросила Нэла. – Может, поспите?

– Помню, комнату нам с Андреем дали в бараке, это в поселке Мамонтово было, при буровой, – не слыша ее, продолжала Валентина Петровна; ее тихий голос звенел как струна. – Мы сначала туда из Романова на работу и приехали по вербовке. Утром проснулись, а в коридоре шум такой, что в ушах звенит. Я выглянула – господи, детей туча. Кому пять лет, кому шесть. Родители на работу уходили, – объяснила она, догадавшись, наверное, о Нэлином недоумении, – а детей-то оставить не с кем. Ну и выпускали на целый день в общий коридор играть.

– Как в коридор? – оторопела Нэла. – Пятилетних детей одних на целый день оставляли?

– И трехлетних оставляли. Костику моему три года и было. А куда деваться? Ни садиков, ни яслей, рабочий день не нормированный, а сплошь ведь молодежь, строить-то не старики приехали. Ты бы видела поселок тот! На болоте мостки, бараки друг к другу прилеплены, и возле каждого коляски детские вереницами стоят. Кто может из родителей, тот днем с работы прибежит, всех детей в бараке и покормит. Люди-то отзывчивые. Однажды на самый Новый год авария случилась – батареи все полопались, а мороз-то минус пятьдесят. Мы в домах пропаном грелись. Потом пожар был – из окон босиком выпрыгивали. И все друг другу помогали!

Как можно было завербовать на буровую людей с маленькими детьми, не подумав даже, с кем родители будут их оставлять, как можно было поселить рабочих в бараки, где батареи лопаются при пятидесятиградусном морозе, и как можно всем этим гордиться, – было для Нэлы непостижимо.

– У нас здесь красота необыкновенная, – словно расслышав ее мысли, сказала старушка. – В тайге кедром так пахнет, багульником – голова кружится. Брусника, грибы. Мы с мужем на Лисьи острова плавали на катере, клюкву собирали. Он все умел, Андрей, руки золотые были. И детей любил до беспамятства. Когда Костенька на буровой погиб, он и не выдержал… Слава богу, что Антоша с тобой опять, – сказала она.

– Почему? – вздрогнула от неожиданности Нэла.

– Любит тебя. – Кажется, она удивилась вопросу. – У него, как с тобой разошелся, женщины были, но без любви какой же смысл? Посторонние люди. А когда ты к нему вернулась, у него даже голос переменился.

– Валентина Петровна, вам надо отдохнуть. – Нэла заметила, что пот выступил у старушки на лбу, и забеспокоилась, зачем позволила ей рассказывать, волноваться! – Я сейчас врача позову.

Дежурный врач и сам уже шел к кровати. Он выпроводил Нэлу из реанимации, сказав, что тревожить пациентку не надо, а надо прояснить вопрос с сиделкой, потому что профессиональный человек здесь нужнее, чем квохчущая дама.

Квохтанья Нэла не издавала, но с суровым реаниматологом согласилась. В следующий час она и проясняла вопросы – с приехавшей сиделкой, с памперсами, с перетертым детским питанием, которое следовало купить в дополнение к больничному рациону, с швейцарскими уколами, которыми за отдельную плату можно было заменить обычные…

Из больницы она вышла уже в кромешную тьму. Ей показалось, что щеки у нее затрещали от мороза. От того, что точно так же сразу затрещали все кости под рыбьей шубкой, ее охватил какой-то первобытный страх. А когда кругом загрохотали петарды – она поняла, что наступил Новый год, – ей стало и вовсе тоскливо.

Хорошо, что к больнице как раз привезло кого-то такси – поскорее запрыгнув в него, Нэла доехала до гостиницы, которую подсказала ей кардиолог Элина Георгиевна. Выяснилось, кстати, что не так уж та надменна, как показалось с первого взгляда, просто восприняла столичную штучку с предубеждением.

Город, мелькнувший за окном машины, выглядел бестолковым и унылым. Как Евгений Павлович говорил – неприглядный, будто босой? Такой и есть. Зачем выстроили на болоте эти одинаковые некрасивые дома? Зачем бросили людей во тьму и холод? И что теперь делать с этими людьми, с их гордостью за то, что они все выдержали и не зря прожили жизнь?

Нэле стало так не по себе от этих мыслей, что она долго не могла отогреться в гостиничном номере, хотя влила в себя две большие кружки чая. Она легла, не раздеваясь, в постель, накрылась с головой одеялом и уснула под непрерывную новогоднюю канонаду.

Нэла проснулась от ровного шума. В не развеявшейся дреме она не могла разобрать, что это, а когда сознание прояснилось, поняла, что это вода шумит в ванной. В ту же минуту она вспомнила, что находится в гостиничном номере города Нефтеюганска, и от страха ее прошиб холодный пот.

«Кто здесь может быть? Да кто угодно… – Она почувствовала, что у нее мелко застучали зубы. – Пьяный какой-нибудь вломился. А может, ко мне просто подселили соседку? Так делали, я слышала… Что за бред! Когда так делали, при советской власти только!»

Впрочем, вполне может быть, что гостиничные порядки не изменились в этом городе с советских времен, не зря их здесь считают прекрасными.

Она спустила ноги с кровати, на цыпочках прошла к двери в ванную. Рядом была входная дверь, и можно было в случае чего хотя бы выскочить в коридор.

Шум воды прекратился. Нэла отшатнулась от двери в ванную одновременно с тем, как эта дверь открылась, чуть не ударив ее по лбу.

Антон стоял на пороге ванной. На его рубашке проступали пятна воды, он был побрит и с мокрой головой, но при всех этих приметах утренней свежести являлся идеальной иллюстрацией к расхожей фразе «краше в гроб кладут».

– Извини, – сказал он. – Я тебе по гроб жизни обязан. Деньги за билеты отдам, конечно. И за все остальное.

– Ты просто скотина, – сузив глаза от ярости, процедила Нэла. – Деньги он отдаст!.. А телефон держать включенным, это никак? Хотя бы матери отвечать, когда у нее инфаркт! – совсем уже глупо воскликнула она.

– Если бы я ей вчера ответил, инфаркт у нее только усугубился бы.

Его голос звучал так холодно, что при всем своем гневе Нэла насторожилась. Холодный мертвый тон, и круги у глаз такие, что цветом с ними сливаются…

– Ты где был? – спросила она.

– В номере.

– В каком?

– В том самом. Сумасшедший корабль, ты сказала? Похоже.

– То есть ты все это время тупо смотрел в стенку и вливал в себя шампанское за сто миллионов. Замечательно!

Возмущению ее не было предела. Она еле сдерживалась, чтобы не залепить ему пощечину, и не могла это сделать только потому, что вообще не могла ударить человека, даже вот этого, доведшего ее до белого каления своим… своей… Всем собою!

– В стенку не смотрел.

Ей показалось, что он улыбнулся. Впрочем, то, что мелькнуло у него в глазах, можно было назвать не улыбкой, а отчаянием. И тут же они стали мертвыми снова.

– А бился об нее головой, – бросила Нэла.

Антон молчал.

– Ты в больнице хоть был? – вздохнула она.